Короткие интервью с подонками - Дэвид Фостер Уоллес

Подруг, c которыми личность в депрессии связывалась в поисках поддержки и которым старалась открыться, чтобы поделиться хотя бы контекстуальной формой непрерывных психических терзаний и чувства изоляции, было около пяти, и они подвергались регулярной ротации. Психотерапевт личности в депрессии – с высшей ученой степенью как по психологии, так и по медицине, самонареченный адепт той школы психотерапии, где принято считать, что для любого взрослого с эндогенной депрессией на пути к выздоровлению важна культивация и регулярное использование поддерживающего сообщества, – называла подруг личности в депрессии Системой Поддержки. Приблизительно пять сменяющихся участниц Системы Поддержки, как правило, либо с детства знали личность в депрессии, либо она делила с ними комнату в общежитиях на разных этапах обучения, и все они были участливыми и психически относительно здоровыми женщинами, которые теперь жили в самых разных далеких городах, и личность в депрессии вживую не видела их уже многие годы, но часто звонила им поздно вечером, по межгороду, в поисках заботы, поддержки и всего лишь пары верно подобранных слов, которые могли бы помочь ей реалистично взглянуть на отчаяние, сфокусироваться и собраться с силами, прорваться сквозь эмоциональные терзания следующего дня, и личность в депрессии всегда начинала разговор с участницами Системы Поддержки с извинений, что портит им настроение или кажется скучной, полной жалости к себе или отталкивающей, или отвлекает от активных, ярких, в основном безболезненных дальнегородних жизней.

Также личность в депрессии взяла за правило во время связи с участницами Системы Поддержки никогда не приводить в качестве причины непрерывной депрессии во взрослом возрасте такие обстоятельства, как бесконечная битва ее родителей за ортодонтию. Искать виноватого слишком легко, говорила она; это достойно жалости и презрения; и, кроме того, она была по горло сыта поисками виноватого, наслушавшись за эти годы долбаных родителей, их постоянных взаимных обвинений и препирательств, которыми те обменивались из-за нее, через нее, используя ее (т. е. личности в депрессии, когда та была ребенком) чувства и нужды как боеприпасы, как будто ее собственные чувства и нужды были не более чем полем боя или театром конфликта, оружием, которое родители применяли друг против друга. Они вложили куда больше интереса, страсти и эмоциональных способностей в ненависть друг к другу, и никто из них ничего подобного не продемонстрировал по отношению к самой личности в депрессии, в чем она время от времени признавалась до сих пор.

Психотерапевт личности в депрессии, школа которой отвергала перенос отношений как терапевтический ресурс, и потому доктор намеренно воздерживалась от конфронтаций, утверждений со словом «должен» и всех нормативных, оценочных, основанных на «авторитете» теорий в пользу более нейтрально-ценностной биоэкспериментальной модели и творческого применения аналогий и нарратива (включая, хотя и не требуя в обязательном порядке, использование кукол-перчаток, пенопластового реквизита и игрушек, ролевые игры, человеческие скульптуры, методику отражения, психодраму и в уместных случаях тщательно прописанные и раскадрованные Реконструкции детства), испробовала следующие препараты в попытке помочь личности в депрессии облегчить острый аффективный дискомфорт и добиться прогресса в ее (т. е. личности в депрессии) пути хоть к какому-то подобию наслаждения нормальной взрослой жизнью: «Паксил», «Золофт», «Прозак», «Тофранил», «Велибутрин», «Элавил», «Метразол» в комбинации с односторонней электросудорожной терапией (добровольный двухнедельный стационарный курс в региональной клинике по лечению расстройств настроения), «Парнат» с литиевыми солями и без, «Нардил» с «Ксанаксом» и без. Ничто не принесло значительного облегчения от боли и чувства эмоциональной изоляции, превращавших каждый час личности в депрессии в неописуемый ад на земле, а у многих лекарств вдобавок был побочный эффект, который она нашла невыносимым. В настоящий момент личность в депрессии принимала только маленькие дневные дозы «Прозака» для снятия симптомов, присущих синдрому дефицита внимания, и «Ативана» – мягкого транквилизатора без привыкания – от панических атак, из-за которых часы в токсично дисфункциональной и лишенной поддержки рабочей обстановке становились настоящим адом. Психотерапевт мягко, но настойчиво делилась ее (т. е. психотерапевта) уверенностью, что лучшим лекарством для ее (т. е. личности в депрессии) эндогенной депрессии будет культивация и регулярное использование Системы Поддержки, с которой личность в депрессии могла связаться, поделиться и на которую могла опереться в поисках безусловной заботы и поддержки. Точный состав Системы Поддержки и один-два особых, «центральных», самых доверенных ее членов со временем подвергались определенным переменам и ротации, которые психотерапевт называла абсолютно нормальными и хорошими, ведь только рискуя и обнажая уязвимости, что необходимо для углубления поддерживающих отношений, можно узнать, какая дружба будет отвечать нуждам личности в депрессии и до какой степени.

Личность в депрессии чувствовала, что доверяет психотерапевту, и точно так же прикладывала усилия, чтобы стать с ней совершенно открытой и честной, насколько возможно. Она призналась психотерапевту, что, кому бы ни звонила вечером по межгороду, всегда старалась не забывать поделиться убеждением, что обвинять в постоянной неописуемой взрослой боли травмирующий развод ее (т. е. личности в депрессии) родителей или их циничное использование ее в своих целях с лицемерным притворством, что каждый заботится о ней больше другого, – плаксиво и жалко. В конце концов, родители, – как помогла ей увидеть психотерапевт, – делали что могли, учитывая их эмоциональные ресурсы на тот момент. И в конце концов, как всегда добавляла личность в депрессии, слабо усмехаясь, она получила нужное лечение у ортодонта. Бывшие знакомые и соседи по комнате, составлявшие Систему Поддержки, часто желали личности в депрессии, чтобы она не была к себе так строга, на что та часто невольно начинала рыдать и отвечала, что она из того неприятного типа жутких знакомых – и прекрасно это понимает, – которые звонят в неудобное время и нудят, и нудят о себе, и, чтобы повесить трубку, приходится предпринимать не одну неловкую попытку. Личность в депрессии говорила, что до ужаса четко осознает, какое безрадостное бремя представляет для подруг, и в междугородних звонках взяла за правило выражать огромную благодарность за то, что у нее есть подруга, которой можно позвонить, поделиться и почувствовать участие и поддержку, хоть и ненадолго, пока требования полной, радостной, активной жизни не получат понятное преимущество и не вынудят ее (т. е. подругу) повесить трубку.

Нестерпимые ощущения стыда и неполноценности, которые личность в депрессии переживала, когда поздно вечером звонила по межгороду участницам Системы Поддержки и обременяла их неуклюжими попытками артикулировать хотя бы общий контекст эмоциональных терзаний, были той проблемой, над которой вместе усиленно работали и она, и психотерапевт. Личность в депрессии призналась, что, когда сопереживающая по друга, с которой она делилась своими чувствами, наконец, говорила, что ей (т. е. подруге) ужасно жаль, но ничего не поделать, надо обязательно повесить трубку, и наконец отцепляла нуждающиеся пальцы личности в депрессии от своей юбки, клала трубку и возвращалась к яркой, насыщенной дальнегородней жизни, личность в депрессии почти всегда оставалась сидеть, слушая пчелиный гул гудка и чувствуя себя еще более изолированной, неполноценной и презренной, чем до звонка. Психотерапевт поощряла ее соприкоснуться с этим чувством токсичного стыда при попытке связаться с другими в поисках общения и поддержки, чтобы изучить его и детально проработать. Личность в депрессии призналась психотерапевту, что когда бы она (т. е. личность в депрессии) ни звонила по межгороду участнице Системы Поддержки, то во время разговора почти всегда представляла на лице подруги выражение одновременно скуки, жалости, отвращения и абстрактной вины и почти всегда думала, что она (т. е. личность в депрессии) может различить по все более длинным паузам и/или утомительным повторениям поощрительных клише скуку и раздражение, которые всегда чувствуешь, когда кто-то тебя обременяет. Она призналась, что отлично представляет, как теперь, когда поздно вечером звонит телефон, подруги вздрагивают, или во время разговора нетерпеливо поглядывают на часы, или беззвучно показывают беспомощность жестами или выражениями людям в комнате с ними (т. е. другим людям в комнате с «подругами»), и эти беззвучные жесты и выражения становятся отчетливее и отчаяннее по мере того, как личность в депрессии все не умолкает и говорит, говорит. У психотерапевта была примечательная подсознательная привычка или тик: она складывала кончики всех пальцев на коленях, внимательно слушая личность в депрессии, и вертела пальцами так, что сцепленные руки образовывали различные замкнутые фигуры – т. е. куб, сферу, пирамиду, правильный цилиндр, – а потом их изучала или рассматривала. Личности в депрессии эта привычка не нравилась, хотя она сама первой была готова признать: все дело в том, что эта особенность привлекала внимание к пальцам и ногтям психотерапевта, и личность в депрессии невольно сравнивала их со своими.