Любовное чтиво - Павел Басинский

– В прямом. Думаешь, я не понимаю, для чего ты вчера оделась как проститутка и глушила меня влюбленным взглядом? Хотя отдаю тебе должное. Ты не подошла ко мне. Но знала, что я сам к тебе подойду. Ты рисковала, но выиграла. Этим ты меня и зацепила. Мои аплодисменты. Что дальше?

Отводит в сторону карие глазищи.

– Дайте мне интервью… А еще лучше – возьмите меня на работу литературным секретарем.

– А Даша не говорила тебе, зачем пожилые писатели берут в секретари молоденьких девочек?

И тут она выдвигает вперед челюсть так, что нижние зубы оказываются под верхней губой. Потом я много раз буду это замечать. Признак того, что Вика злится.

– Значит, интервью не дадите и работы тоже? Значит, я пошла? Пока-пока! Чмоки-чмоки!

И тут я совершаю вторую, после приглашения ее в свой дом, глупость. Знаю, что глупость, но совершаю.

– Послушай, Вика, Даша, Маруся! Ни один нормальный писатель не станет отвечать на твои вопросы, потому что ты не умеешь их задавать. Посиди здесь, включи телевизор, только негромко. Будет тебе интервью.

Поднимаюсь в кабинет. Эта мысль давно вертелась в моей голове. Я давал много интервью, но все они были какие-то… И я подумал: а хорошо бы сделать интервью с самим собой. Пижонство, конечно. Но почему бы нет? Пусть выходит под ее именем.

Через пару часов я спускаюсь вниз с флешкой. Моя гостья мирно сопит на диване, свернувшись калачиком. Сажусь рядом с ней на корточки и внимательно всматриваюсь в ее лицо. Притворяется? Нет, кажется, спит… Левая рука – под головой, правая свисает с дивана. На безымянном пальце два колечка. Почему два?!

Осторожно беру руку, щупаю пульс. Спит, глубоко.

Когда она спит, когда не кривляется, не строит из себя дурочку или, наоборот, умницу, когда не пытается выглядеть как проститутка или, наоборот, как деревенская простушка, – у нее совершенно ангельская внешность. Знаю, банально звучит, но от ее спящего лица струится светлая и нежная душа. Женская душа. И фигура ее не портит. Она настоящая красавица! Просто она об этом еще не знает. Именно таких женщин любили рисовать французские импрессионисты. Ее личико портит только крохотный пирсинг в форме искусственного бриллианта в правой ноздре. Девочка с пирсингом. Свалилась на мою грешную голову… На мою голову и мой диван.

Утром просыпаюсь от того, что из кухни доносится громкое пение. Почему-то – на украинском.

Что за черт! Надеваю халат и иду на кухню.

Нахалка уже освоилась в моей квартире как у себя дома и навела на кухне идеальный порядок. На столе хлеб, на плите яйца. Пахнет кофе. Моя гостья стоит у плиты и следит за тем, чтобы кофе не убежал. Пританцовывает и поет:

Заметив меня, кричит «ой» и перестает петь.

– Продолжай, – говорю, – у тебя красивый голос.

Стесняется.

– Откуда ты знаешь украинский?

– А я наполовину украинка.

– По маме или по отцу?

– И по маме, и по папе.

– Так не бывает, – смеюсь я. – Если и по маме, и по папе, то тогда ты полная украинка.

– А вот и нет, – возражает она. – Мама – украинка по папе, значит, она половинка, а я – кто? Чет-вер-тин-ка! Папа – украинец по маме, он – тоже половинка. Значит, я – кто?

Смеюсь.

– Не знаю… Ты меня совсем запутала.

– Ну, это же так просто, – снисходительно заявляет она. – По папе я – тоже чет-вер-тин-ка. А теперь напрягись и сложи две четвертинки вместе. Считать умеешь? Что получается? По-ло-вин-ка!

Глядит на меня с победоносным видом.

– Когда мы перешли на «ты»? – спрашиваю. – Скажи мне честно, ты прикидываешься дурочкой или на самом деле дурочка?

Обижается, надувает губки.

– Сам такой!

– Что ты делаешь на кухне?

– И снова доброе утро! – говорит она. – Я готовлю тебе завтрак. Знаю, что ты любишь яйца всмятку, но так, чтобы белок был не жидким. Даша называет это «яйца в мешочек».

– Откуда такая секретная информация?

– Из мусорного ведра. Я его вынесла.

– Ты рылась в моем мусорном ведре?

– Ну вот еще! – обижается она. – Просто в нем не было ничего, кроме кофейной гущи и яичной скорлупы.

– А ты что думала там найти? Черновики моих рукописей?

Смеется… Мне нравится ее смех. И сама она мне нравится.

– Ладно, давай знакомиться. Как тебя зовут на самом деле?

– Я ведь тебе вчера сказала: Вика. А маму мою зовут Даша.

– А кого зовут Марусей?

– А это большой секрет.

– Ладно.

– Я поживу у тебя до поступления, – тоном, не допускающим возражения, заявляет она. – Потом переберусь в общежитие. И, пожалуйста, не спорь! Если ты меня сейчас прогонишь, ты будешь жалеть об этом очень горько.

– Это еще почему?

И тут она подходит ко мне вплотную, приближает свое лицо к моему и смотрит как ведьма.

– Потому что я та женщина, о которой ты мечтаешь всю свою жизнь. Просто ты еще не понял этого. Это вопрос времени.

Приплыли, поручик!

В институт печати Вику не приняли. Что мне оставалось с ней делать? Отправить ее обратно в С.?

Сон… Горы… Ослепительно-белый цирк… Я парю в небесной вышине, и мне так хорошо, что я отлично понимаю буквальное значение слов находиться на вершине блаженства. И только черная точка внизу меня смущает. Это ведь – тоже я. Я иду на перевал, а идти туда нельзя, смертельно опасно! Но в этот раз я замечаю, что за мной на снегу нарисовались еще пять черных точек. Откуда? Я что, размножаюсь, как микробы под микроскопом?

Картинка мгновенно меняется…

Пастуший балаган, нары. Гудит печка-буржуйка, но не согревает меня. Бьюсь в ознобе, сучу ногами. Истошно кричат какие-то существа, как будто их режут на куски. Я тоже начинаю верещать, как подстреленный заяц, но не слышу своего голоса. «Успокойся, это всего лишь сон!» Желтый череп с пустыми глазницами, обрывками прозрачной кожи и волосами, сухими и жесткими, как прошлогодняя трава. Вскрикиваю и слышу свой крик.