Космический дальнобойщик - Джон Де Ченси

– Тогда будем здесь сидеть... сколько?

– Пока они не устанут нас искать или пока не убедятся, что мы проскользнули сквозь их сети. Четыре эриданских дня.

– Это тоже рискованно.

– Еще бы. Уилкс тут развел множество связей. Черт, он может даже оказаться владельцем этой дыры. Но у тебя есть идеи получше?

– Пока нет.

Тут вернулась Чита с салфетками Дарле. Дарла завязала с ней беседу. Они уселись на одну из полуторных кроватей, чтобы поговорить.

– Ну ладно, – сказал я, – я тебе сообщу, если меня что-нибудь осенит.

– Порядок. Не отсоединяй связь по ключу.

– Ну знаешь, папаша...

– А? Извини. Забыл про Дарлу.

Я-то не забыл. Невзирая на мое нежелание верить в подобные вещи, возможность настоящего парадокса встала передо мной. Собственно говоря, если Дарла не придуривалась, парадокс был фактом таким же незыблемым, холодным и алмазно-твердым, как металл дороги, который его вызывал. Вызвал бы. Но это мне трудно было бы проглотить. На Космостраде каждый день можно услышать самые дикие истории. Я встречал людей, которые были готовы поклясться на любом количестве священных текстов, которые только перед ними положить, что однажды, на одном из одиноких участков дороги, они увидели самих себя, направляющихся в противоположную сторону... Или что их окликнул парадоксальный призрак родственника, который умер год назад... или что тот разбойник на дороге, который остановил Интерстеллар-95 «Остановись-Купи» на прошлой неделе, на самом деле был его временным двойником, а вовсе не им самим. Иногда такие сообщения делаются гвоздями сезона – когда журналистской братии больше писать не о чем. Я всегда думал, что им особо доверять не стоит. Но теперь передо мной встала возможная реальность ситуации, которая, в соответствии с тем, как должно быть все на свете, просто не могла существовать. Мне оставалось либо признать это как факт, или начать распутывать противоречия в ней всеми силами разума, который еще оставался в моем распоряжении. Но в последнем случае были различные проблемы. Если оставить в стороне то, что можно было бы ждать, пока я не поймаю Дарлу на каком-нибудь вранье, то я мог только убеждать себя, что она говорит правду. Но мне и в эту правду не очень верилось. А что еще можно было сделать? Применить к ней китайскую пытку водой? Безжалостно ее щекотать, пока она не признается? А как к тому же поймать человека на вранье, если не знаешь, что подкинуть ему в качестве проверки?

Казалось, у меня не остается выбора, кроме как признать, что парадокс – это правда... пока я не докажу обратного. Я слушал повторение любовной темы, которая должна была бы быть мне очень знакомой. Но она была странной и новой, и чудной вдобавок. Не люблю все делать через задницу и навыворот, но парадокс не дает отступления от своих сумасшедших законов. И Космострада тоже. Если ты бродишь по ее путям, то принимаешь на себя риск. Ты платишь за это пошлину. Строители Дороги, кем бы и чем бы ни были, могли представлять себе последствия от гиперпространственной дороги, которая в один миг соединяет невероятно отдаленные точки и поглощает огромные расстояния. Они были великолепными физиками, фанатичными инженерами, но могли ли они избежать «патологических» аспектов (как выражаются некоторые ученые, любящие ходить вокруг да около), такого устройства – это вопрос, который еще предстоит решить, поскольку наши знания таковы, что им не хватает пары-тройки миллионов лет, чтобы прийти в соответствие со структурой Космострады.

Следовательно, моя задача состояла в том, чтобы найти причинный рычаг, которым можно было бы передвинуть все так, чтобы мне самому это понравилось в детерминированной системе. Приблизительно рассчитанные шансы достичь цели примерно те же, что у плевка в муссоне.

Но наша свободная воля – это иллюзия, в которой мы отчаянно нуждаемся, привычка, от которой мы не сможем отказаться. Мне пришлось действовать. Мне необходимо было потерять Дарлу теперь, чтобы потом «вернуть» ее, чтобы не появились две Дарлы там, куда одна уже ушла раньше. Или что-нибудь в этом роде. Передо мной вставали смертоносные возможности. Стук в дверь.

Это был маленький восточный человечек в соломенной жесткой шляпе плантатора и висящем на нем мешковато тропическом костюме, пахнущем ванилью. Он не очень-то дружелюбно выглядел, но вел себя вполне прилично.

– Простите, сэр... вы не видели?.. Ай, вот ты где! Что ты здесь делаешь, Чита? Гости! Гости! Простите мне, сэр. Она очень ленива, вечно куда-нибудь забивается.

Чита слезла с кровати и заковыляла к нам, потом тихонько проскользнула мимо своего хозяина, потом поскакала по веревочному мостику, который вел с нашего балкона.

– Простите, сэр. Она не причинит вреда, но она очень назойлива и любит навязываться.

– Нет проблем, мистер?..

– Перес.

– Перес. Она просто вернулась после того, как выполнила поручение моей подруги жизни.

– А-а-а... Наслаждайтесь отдыхом, сэр, мадам...

Он приподнял шляпу и исчез. Я подошел к окну и посмотрел, как он стал переходить по мосту. Он завопил на Читу, выругал ее по-испански. Она не обернулась, исчезнув в листве. Дарла стояла сзади меня, глядя на листву мне через плечо.

– О чем вы обе разговаривали? – спросил я.

– О, про всякие вещи. Твой вопрос, почему она тут работает, меня заинтриговал. Поэтому я ее спросила.

– И что?

– Она торчит тут, потому что у нее нет дома. Читай «места», «территории» – можешь вложить в это любой смысл, который тебе понравится. Из того, что я могла из нее выудить, ее дом был разрушен. Тут рядом осуществляется проект по очистке джунглей, и то, что когда-то было ее домом, теперь стало голой землей.

– Она не могла переехать? Найти новое место? Тут же остались миллионы квадратных километров джунглей. Большая часть планеты до сих пор – девственная земля.

– Нет, переехать она не могла, не мог ее клан, племя, род, группа, расширенная семья – черт знает, как это на самом деле назвать. Как только такая семья теряет свою территорию, на которой живет и кормится, у нее больше нет жизни. Исключительная территориальность, привязка к одному традиционному месту, которое передается из поколения в поколение. Большая часть таких вот потерянных существ работает в городе. Однако не долго. Они вымирают очень быстро.

– Ты все это вытянула из нее?

– Нет, она-то как раз рассказывала неохотно. Я слышала про эту проблему. Для колоний она – больное место.

Она снова подошла к кровати и села.

– Странное дело. Она очень чувствительна... восприимчива. Она спросила меня, близко ли те люди, которые за нами гонятся.

– Что? – та мысль, что животное могло так точно разгадать все происшедшее, наполнила меня странным чувством.

Я сел в ампирное кресло.

– Как это у нее получилось?