Пропавших без вести – не награждать! - Геннадий Сорокин

Над поверхностью болота, монотонно гудя, висели тучи комаров и мошек. Воздух был пропитан тошнотворными миазмами. Было душно. От ядовитых испарений легким не хватало кислорода.

Неизвестно кем и для чего настеленная бревенчатая гать извилисто шла от островка к островку. Некоторые участки гати проходили под водой.

Лоскутов вступил на «тропу смерти» в середине колонны. Сергиенко остался прикрывать отход.

Сделав первый шаг на гуляющий под ногами настил, Лоскутов сдернул с плеча винтовку и стал использовать ее в качестве палки. Идти приходилось очень осторожно, мелкими шажками, перенося тяжесть тела с места на место только после нащупывания ведущей ногой твердой опоры.

Кровососущие насекомые препятствовали движению: они липли к лицу и шее, жалили и кусали, старались забиться в рот и нос. Отогнать комаров от себя не было никакой возможности – размахивать руками на танцующей скользкой гати было смертельно опасно.

Сколько времени Николай Егорович шел по настилу, ничего, кроме гати, перед собой не видя, он не знал. Какое расстояние прошел – не ведал. Но путь сквозь трясину показался ему бесконечно долгим, нереально растянутым во времени и пространстве.

В какой-то момент, почувствовав, что силы оставляют его, Лоскутов сел передохнуть на небольшом островке размером меньше комнаты в коммунальной квартире. Рядом с ним примостился красноармеец Лукин, хитрый белорусский мужичок лет пятидесяти. До войны Лукин как-то был связан с лесом: то ли работал лесником, то ли варил в лесной чащобе самогонку, то ли браконьерствовал – словом, в природе он разбирался.

– Лука, – Лоскутов откинулся на землю, прикрыл глаза, – сколько мы прошли? Километров пять будет?

Белорус засмеялся.

– Бог с тобой, Николай Егорович! Пять километров! Дай-ка, гляну, – за неимением своих, он посмотрел на наручные часы Лоскутова. – Мы шли всего час тридцать. Прошли, если мерить напрямую, не больше версты. Это болото, Николай Егорович! В нем время течет медленно, а расстояния скрадываются водой.

– Лука, скажи, почему такая фигня: меня всего искусали, аж морда опухла, а тебя хоть бы одна тварь цапнула?

– Тут вот какое дело, Николай Егорович, – Лукин ловко скрутил «козью ножку», прикурил, – у меня кровь ядовитая.

– Чего, чего? – Лоскутов приподнялся с земли, отобрал у земляка самокрутку, пару раз глубоко затянулся.

– Кровь, говорю, у меня ядовитая. Если какой комар моей крови напьется, то махом копыта отбросит. С детства так. Особенность организма. Как в 10 лет самогонку в первый раз попробовал, так комары кусать перестали.

В начале гати застучал пулемет «максим», защелкали винтовочные выстрелы.

– Все, нагнали нас немчики, теперь покоя не будет.

– Немцы в болото не сунутся, – Лоскутов вернул цигарку товарищу. – Сегодня они кордон у гати поставят, а завтра «раму» на разведку пришлют. Ну, встаем! Пошли дальше, тину месить.

К вечеру красноармейцы остановились на большой сухой поляне посередине болота. По краям поляны росли деревца, в центре пробивался родничок. Порубив на дрова чахлые березки, солдаты разожгли костры, поставили кипятить воду на чай. Дым от костров разогнал мошкару. Стало по-домашнему уютно.

– Райское местечко! – решили все, кто добрался до поляны. А добрались далеко не все.

В перестрелке с мотоциклистами было убито шесть красноармейцев, один тяжело ранен. Его оставили на милость победителю. Нести раненого с собой, через гать, не было никакой возможности. Два бойца утонули при переходе. Три человека пропали без вести (скорее всего, воспользовавшись суматохой, спрятались в кустах и остались дожидаться немцев).

Вечером, при свете костра, командир отряда устроил военный совет.

– Подведем итоги, товарищи, – обратился он к Горелову и Лоскутову. – В наличии мы имеем: офицеров, включая меня, – три человека, сержантов и красноармейцев – 36. Пулемет ручной – один, без боеприпасов. Запасов продовольствия на четверо суток. Если будем экономить, то растянем на неделю.

– Товарищ комиссар, как вы предлагаете экономить? – Лоскутов ткнул пальцем в сторону солдат, сушивших вещи у костра. – Сейчас каждый боец сам за себя, никто свою пайку в общий котел не отдаст. Своя рубашка ближе к телу.

– Коля правильно говорит, – поддержал Горелов. – Общего запаса продовольствия у нас нет, а если попробуем его создать путем реквизиции, то…

Офицеры помолчали. Любая попытка сгрести остатки пайков в общий котел могла закончиться неповиновением, последствия которого трудно предсказать.

– Пока отступали, я пригляделся к бойцам, – Лоскутов говорил вполголоса, так, чтобы его могли слышать только офицеры. – У нас есть красноармеец Рочев, бывший уголовник. Причем, судя по наколкам, очень авторитетный уголовник.

– Что поделать, – вздохнул комиссар, – при мобилизации брали всех подряд. В анкеты не смотрели, не до того было.

– Сейчас рядом с ним постоянно крутятся Чакиев и Светлов, тоже судимые, – продолжал Лоскутов. – Эта троица явно что-то замышляет. Сдается мне, они для нас сейчас большая опасность, чем немцы.

– Внутренний враг всегда опаснее, – согласился Сергиенко.

– По-моему, эти трое только и ждут повода, чтобы поднять бунт, перебить всех несогласных и сдаться врагу. Уголовники, они ведь свою шкуру ценят дороже всего на свете.

– Вы думаете, все так серьезно?

– Пока – нет. Как только лягушек начнем жрать, тогда они нам в спину и вдарят.

– Что же, у нас остается один выход – завтра начать искать продолжение гати. Ведь кто-то же ее проложил до этого островка. Какой-то же смысл был проделывать дорогу сквозь болото.

– А если, – пессимистично предположил Горелов, – гать проложили до сего места, а потом плюнули на нее и не стали дальше мостить?

– Завтра, – отмахнулся комиссар. – Все проверим завтра! Ты, Николай Егорович, присматривай за Рочевым. Ты у нас специалист по уголовникам, тебе и карты в руки.

Перед сном Лоскутов подозвал земляка.

– Пока я сплю, от меня не отходи ни на шаг. Под утро поменяемся местами.

– Этих опасаешься? – Лукин кивнул в сторону компании Рочева. – Я тоже им не верю.

Лоскутов расстелил на земле шинель, свернулся калачиком и уснул. Браконьер-белорус, с винтовкой на коленях, бдил до восхода солнца.

Батальонный комиссар Виктор Андреевич Сергиенко был перед войной инструктором райкома комсомола, учил подрастающее поколение преданности делу партии и Советского правительства. В людях с криминальным прошлым Сергиенко не разбирался, опыта работы с ними не имел. Об эффекте перемены лидера в «замкнутом пространстве» даже не догадывался.

Лоскутов же, по роду службы, прекрасно знал, что в любом обособленном от остального мира коллективе жизнь идет по своим правилам.