Время повзрослеть - Джеми Аттенберг

— Он испугался и сбежал после секса, — ответила я.

— Ну ладно, — пожала плечами Нина.

«Как все прошло?» — поинтересовалась в сообщении Деб.

«Он и правда очень милый!» — написала я.

«Он тебе нравится?» — спросила Деб.

Я не ответила.

Мы с Бароном несколько дней перебрасывались эсэмэсками о том, что нужно снова увидеться. Мы не строили никаких конкретных планов, просто предлагали друг другу: «Давай пересечемся на днях».

Через неделю я встретила его на улице. Он шел с дочкой, в одной руке сжимал ее ладонь, в другой нес пакет с продуктами, из которого торчали зеленые стебли моркови. У нее за спиной висел рюкзак в синий цветочек. Ее мать, наверное, была испанского происхождения. Красивая маленькая девочка. Барон заметил меня еще за квартал, помахал мне рукой, а потом перешел на другую сторону улицы.

«Как ты посмел?» — написала я ему позже.

«Ты же говорила, что ненавидишь детей», — ответил он.

В это сложно поверить, но у нас до сих пор иногда случается секс. С течением времени я возненавидела его еще больше, как и он меня. Иногда в постели мы бываем жестоки друг с другом. Становимся язвительными и напористыми. Я хочу его, несмотря на это. Или из-за этого. Был ли у нас шанс пробудить лучшее друг в друге? Была ли хоть малейшая возможность? Могли ли мы выбрать иной путь? Когда я вспоминаю все наши встречи, то задаюсь вопросом, в какой момент вместо того, чтобы двигаться прямо, мы свернули налево или направо, в кучу грязи, в которой оба застряли.

Однажды я увидела его с другой женщиной. Было воскресенье, я завтракала одна в кафе, а перед тем читала газету в парке. В чашке оставалась последняя капля кофе, сладкая и молочная. День был солнечный. Через час я собиралась звонить маме, еще через час — брату и его жене, чтобы спросить, как здоровье их ребенка. По воскресеньям я более настоящая, чем в другие дни.

Потом он вошел в кафе вместе с ней. Оба — в поношенных футболках и шортах, у нее на голове беспорядок. Выглядели они очень буднично, и было заметно, что им комфортно друг с другом. В кафе не оказалось свободных мест. Я поняла, что он заметил меня и предложил своей спутнице поискать другое кафе, а она ответила:

— Но вот же свободный столик.

Она плюхнулась на стул возле меня, вся такая наивная, только что после секса. А мне был нужен всего-навсего омлет, а не повод для покушения на убийство. Я подала знак, чтобы мне принесли счет. При этом махала официанту так, будто находилась в глуши на обочине дороги со спущенным колесом. «Помогите, — сигналила я. — Помогите мне».

— Привет, — поздоровался Барон.

— Ну уж нет, — отрезала я.

Женщина посмотрела на нас обоих. Черт с ним, со счетом. Я бросила на стол двадцатку и ушла. Пусть он объясняется с ней насчет меня.

Однажды он сказал:

— Я не могу больше с тобой встречаться. Я разрушаю свою жизнь, занимаясь этой херней.

Однажды он попытался рассказать мне о своей дочери. Ее звали Хлоя. Я попросила его заткнуться.

— Тебе не удастся поговорить со мной о ней, — заявила я.

И он больше никогда о ней не упоминал.

Однажды, когда мне было двадцать пять, я отправилась из Чикаго в Нью-Йорк, чтобы навестить брата Дэвида. Ему исполнилось двадцать девять, и он теперь играл в другой группе, дела у которой шли очень хорошо, лучше, чем просто хорошо, но еще не великолепно. Он пока не мог уйти со своей ужасной дневной работы. Но я считала его самым крутым человеком в мире. До того он играл в трех разных группах. И даже несмотря на то, что мы жили далеко друг от друга, я отчаянно хотела стать частью его мира.

Все члены группы были молодыми и привлекательными, поэтому о них писали во множестве журналов, и не просто в колонках с рецензиями. Печатали их снимки с модных фотосессий, где они демонстрировали весенние коллекции, а через несколько месяцев и осенние коллекции. Во время одной из фотосессий мой брат познакомился с женщиной по имени Грета, редактором журнала, на несколько лет старше его. У нее были блестящие белокурые волосы, одевалась она в то, что дизайнеры давали ей бесплатно, ведь она выглядела так изящно, утонченно и элегантно в этих вещах. Также она носила внушительные очки в синей оправе, показывая всем, что она еще и умна.

Они начали встречаться, влюбились друг в друга и вскоре после этого съехались и стали жить вместе (в то время моя мать удивлялась: «К чему такая спешка?»). Именно в это время, через два месяца после их переезда в Нижний Ист-Сайд, я приехала в гости. Они жили на скверной улице: тут была грязная винная лавка с рассыпающимся линолеумом на полу, возле которой вечно зависали озлобленные мужики с хриплыми голосами. Мой брат считал, что они продают наркотики, хотя ни разу не покупал у них, предпочитая пользоваться услугами дилера, с которым сотрудничал еще в старшей школе. Тем не менее квартира была заново отделана деревянными панелями, на стенах висели работы их друзей, подающих надежды художников, а некоторые картины Грета получила в наследство. Они все были в рамах и выглядели очень профессионально, за исключением пятна на стене возле ванной, которое, как заверила меня Грета, оставил очень известный граффити-художник во время вечеринки по случаю новоселья, и она считала, что это принесет им удачу в новом доме.

И вот они снова устраивали вечеринку, уже не такую масштабную и теперь в мою честь. Я напилась, приняла немного кокаина и переспала с одним парнем, игравшим в группе брата. Мы сбежали вместе, но без особого изящества, все видели, как мы до этого целовались на пожарной лестнице. Сейчас я понимаю, что этот опрометчивый трах представлял собой попытку хоть каким-то образом стать частью их гламурной тусовки. Кроме того, этот парень был красив, наполовину итальянец с темными, слегка вьющимися волосами и густой порослью на груди. Кто бы мог упрекнуть меня?

Тем не менее это привело к разладу между ним и моим братом, а в конечном итоге и с другими участниками группы. Какое-то время брат не разговаривал со мной, пока не вмешалась Грета и не поспособствовала примирению, завершившемуся длинным телефонным разговором, во время которого он в лоб спросил, не считаю ли я себя алкоголиком.

— Нет, просто я молода и хочу веселиться, — ответила я со слезами на глазах, задыхаясь, чтобы он понял, что я плачу.

— Ты можешь сдерживать это желание, когда входишь в мой мир? — спросил он.

Я согласилась. Группа все равно распалась, мой брат в итоге создал новую, которая с помощью Греты и ее связей стала еще более успешной, чем предыдущая. Половина песен, написанных им, была о Грете, брат называл эту группу «мой новый малыш», придумывал ей имя, нянчился с ней, и мы все были очарованы нежностью, которую он проявлял к своей музыке и к Грете. (К тому моменту мама уже решила, что Грета ей нравится, может, даже больше, чем я; тем не менее меня она любила сильнее.) Итак, он простил свою нерадивую сестру за все, особенно потому, что в итоге это вылилось в нечто положительное.