Прошу актеров повторить убийство - Мацей Сломчинский

Разумеется, нет. Но я предпочла бы об этом не говорить. Это дела, которые меня не касаются.

— Они касаются вашей сестры, не так ли?

— Да.

— Прошу меня извинить, но именно дела вашей сестры, которая была женой умершего, интересуют меня больше всего. Поэтому я должен настаивать, чтобы вы ничего от меня не скрывали.

Она молчала, Зентек развел руками.

— Я вижу, что вы не хотите об этом говорить. Попробуем облегчить этот разговор. Может быть, ваша бессонница была результатом того обстоятельства, что вы, как любящая старшая сестра и единственная родственница Марии Рудзинской, начали опасаться за ее будущее, видя, что девушка хочет совершить большую глупость, а, может быть, даже трагическую ошибку, разведясь с умным, добрым, состоятельным и любящим мужем только для того, чтобы уйти к молодому человеку, о котором вы были не самого высокого мнения и который, по вашему мнению, в подметки не годился умершему?

— Вы уже знаете…

Она наклонила голову, но сразу же выпрямилась.

— Знаю.

— Это было не совсем так, — тихо сказала она.

Вся отчужденность, с которой она до сих пор к нему относилась, внезапно исчезла.

Зентек понял, что перед ним очень усталая, страдающая женщина, которая теперь расскажет даже больше, чем он хотел.

— Расскажите мне, искренне и спокойно, обо всем так, как вы это видите. Думаю, что это будет полезно и для вашей сестры. Прошу поверить, что в милиции работают такие же люди, как и все остальные. И расспрашивание вас не является для меня удовольствием. Я хотел бы, чтобы все дело было как можно быстрее закончено, и чем быстрее мир о нем забудет и чем меньше будет атмосферы сенсации вокруг него, тем лучше будет для всех заинтересованных лиц и для памяти умершего. До получения от сестры телеграммы вы ориентировались в ситуации?

— Не полностью. Я бывала здесь только тогда, когда, меня приглашали. Это совсем не значит, что мой зять плохо ко мне относился и что Марыся не хотела меня видеть. Просто после их женитьбы я пришла к выводу, что моя роль опекунши в жизни сестры окончена и я не должна вмешиваться в ее личные дела. Поэтому достаточно много работая (а кроме занятий в библиотеке я пишу диссертацию) и относительно редко с ними обоими встречаясь, я не могла слишком много знать о жизни Марыси. Но я не была бы ее сестрой, если бы не знала, что в последнее время в жизни малышки что-то произошло. Видите ли, пан капитан, я воспитала ее и прожила с ней много лет в одной комнате. Я знаю каждую интонацию ее голоса и знаю, о чем она думает, даже если она ничего мне не говорит. Но я даже не предполагала, что дело зашло так далеко. Если бы я знала…

— Вы попробовали бы вмешаться?

— Безусловно, — решительно сказала она. — Даже если бы то, что сегодня произошло с Романом, вообще не произошло бы, я считала бы, что это преступление со стороны Марыси. Она была для него больше, чем жена. Он был человеком одиноким и намного старше ее. Мне всегда казалось, что он, в каком-то смысле, относится к ней и как к дочери. Он очень заботился о ней. Для меня это особенно ужасно: он поверил в нее и начал для нее жить. Ничего удивительного, что он расстался с жизнью, когда понял, что она бросает его ради этого… этого… — она замолчала.

— Но всего этого вы еще не знали, получив телеграмму, правда?

— Нет. Но я уже догадывалась, что Марыся завязала роман с Шульцем. Я видела их два раза на улице. Они, к счастью, меня не заметили. Потом Марыся позвонила мне, что уезжает. Я ни о чем не спрашивала, хотя поняла по ее голосу, что… — она снова замолчала. Потом тихо добавила: — Я неправильно себя вела.

— И вы не попытались поговорить об этом с профессором Рудзинским? У вас были не слишком хорошие отношения?

— Напротив. Мы очень любили друг друга. Но я же не могла ему ничего сказать… Впрочем, я об этом думала. Никто на моем месте не поступил бы так. Я думала, что если даже Марыся и завела с кем-то мимолетный роман, то у нее хватит ума не говорить об этом мужу. В конце концов ни одна женщина так не делает, если не хочет уйти. Мне в голову не могло прийти, что она собирается уйти от него. В течение нескольких дней, когда она отсутствовала, Роман ни разу мне не позвонил, а я была уверена, что если бы он что-то знал или хотя бы подозревал, обязательно поговорил бы со мной. Неожиданная телеграмма Марыси меня разволновала. Я не могла уснуть. Она всегда была самовольна. Может быть, это моя вина, потому что я слишком избаловала ее, когда она была малышкой. — Она потрясла головой, как будто хотела освободиться ото сна. — Но вы меня спрашивали не об этом?

— Это не имеет значения. Я благодарю вас. Вы объяснили мне некоторые подробности, которые были мне не совсем ясны. Теперь, может быть, вернемся для порядка к моему первому вопросу: что вы делали с минуты получения телеграммы? Вы не могли уснуть и…

— Да, я не могла уснуть. Потом немного задремала и встала, когда зазвонил будильник. Я оделась и поехала на вокзал, но Марыся не приехала. Оказалось, что есть еще один поезд из Закопане, пассажирский в десять часов. Я уже не хотела возвращаться домой и подумала, что неизвестно, что этот день может принести, поэтому нужно хотя бы позавтракать. Поэтому я пошла в кондитерскую и выпила кофе, а потом, чтобы убить время, гуляла по улицам…

— Утро было не слишком подходящее для прогулок. Время от времени, по-моему, шел дождь. По крайней мере, с семи часов, когда я встал, — вполголоса заметил Зентек.

— Да. Меня немного намочило, но я не могла сидеть на месте. Вы понимаете это ощущение: меня «носило» по городу.

— Понимаю. Это понятно в такой ситуации. А в какой кондитерской вы были? Я не предполагал, что в такое время в Варшаве можно где-нибудь позавтракать, кроме как в вокзальном буфете. Кафе открываются гораздо позже.

— Я была в отеле «Савой», внизу, на аллеях Ерусалимских.

— Ах, да. Я забыл. Там открывают в шесть. А потом вы вернулись на вокзал?

— Да. Я зашла так далеко, что чуть не опоздала и должна была поймать такси, но успела. Я вышла на перрон и, когда увидела, что Марыся не вышла из спального вагона, пережила минутное облегчение. Я подумала,