Освобождение - Патрик Несс

Адам, тяжело отдуваясь, продолжал нарезать круги по газону – ждал, когда стихнет пульсация в висках и ушах. Пару раз его рвало от нагрузок, было дело. Приятного мало, конечно, и все же Адам в те минуты чувствовал себя немножко героем. Была в этом какая-то удивительная сила – пренебрегая границами дозволенного и безопасного, он растворялся в забвении, полностью исчезал, позволял себе исчезнуть.

И сейчас он не понимал, отчего у него трясутся руки – от нагрузок или от злости.

Адам остановился, согнулся пополам, попытался сделать вдох носом. Не поднимая головы, выключил музыку – мама явно что-то ему говорила.

– А?

– Я сказала… – Она безжалостно обрезала неуступчивую хризантему. – …Не понимаю, зачем так драматизировать. Целое представление из пробежки устроил!

– В смысле?

Мама издала какие-то мерзкие хрюкающие звуки. Адам даже не сразу понял, что она изображает его надсадное дыхание.

– Ты же не марафон бежал!

Адам сглотнул.

– У Марти новая подружка. И она только что залетела.

Мама даже не подумала ему поверить, отмахнулась, и все.

– Вот опять – сплошная драма, драма, драма. Когда-нибудь ты вырастешь, малыш, и мы…

– Он собирался рассказать вам с папой в выходные. Они скоро поженятся, и университет предоставит им специальное жилье.

Мама открыла рот, потом закрыла, потом снова открыла:

– Не нравятся мне такие шутки, Адам. Ты думаешь, это очень смешно, но в конечном итоге все понимают, что ты солгал. И ведь не про кого-нибудь, а про родного брата!

– Легок на помине!

В самом деле, его брат подъехал к дому так вовремя, что Адам даже засмеялся.

Мама сделала строгое лицо:

– Это не смешно!

– Да, ты права. Ничего смешного. Понятия не имею, где он возьмет деньги на ребенка и на последний год обучения в семинарии. Учитывая, что у нас с деньгами сейчас туго.

Они молча наблюдали, как Марти паркуется, а тот разглядывал их лица – пытался понять, что ему светит. Вот тут-то до мамы начало доходить.

– Катя?.. – прошептала она.

– Не-а, – ответил Адам, снова врубил музыку, чтобы не слышать криков, и ушел в дом.

Он отправился прямиком в душ, но через несколько минут даже сквозь звук льющейся воды услышал вопли (в основном мамины). Мама в прямом смысле слова выла. И не так уж она расстроилась – просто не хотела упускать возможность хорошенько повыть.

Тут Марти начал барабанить в дверь ванной.

– Зачем?! – орал он. – Зачем, бро?

Адам только сцепил руки за головой и сунул ее под поток воды.

И правда: зачем?

В груди все еще горело, да так сильно, что было не понять, где заканчивается гнев и начинается боль. Казалось, рана никогда не заживет. Родители и брат постоянно ее бередили, продолжая при этом твердить о своей любви.

Сегодня день плача, он это понимал – ведь вечером уезжает Энцо. Но пока плакать рано. Нет, он не станет плакать.

А родным надо отдать должное: знают его больные мозоли.

Вдруг они правы? Вдруг с ним действительно что-то не так? Вдруг на каком-то глубинном уровне, там, где обретается его истинная сущность в самой простейшей, очищенной форме – вдруг на этом уровне он действительно порочен? Вдруг в одном из первых кирпичиков, из которых начинала складываться его личность, пошла крошечная, едва заметная трещина? И на эту трещину, на изначально поврежденный фундамент, потом накладывались все последующие события его жизни. А в итоге получилась броня, сооруженная поверх фасада, построенного на непрочном фундаменте, – и на самом деле у его личности нет никакого ядра, здорового стержня.

«Способен ли я любить? – думал он. – По-настоящему?»

И можно ли любить меня?

Адам закончил принимать душ, вытерся и – убедившись, что Марти ушел, – прокрался по коридору в свою комнату. Там он переоделся в форму мегакорпорации «Зло интернэшнл» – из голимой синтетики, разумеется, но неплохо скроенную (ведь клиентов мегакорпорации «Зло интернэшнл» не должны обслуживать нищие), взял ключи, одежду для вечеринки, в которую он переоденется у Линуса, и телефон.

Помедлив немного, написал сообщение: «Прости, что рассказал им, бро. Но ты тоже виноват. Жду извинений».

Он отправил ее и кликнул по другому контакту из списка.

«Подружка Марти залетела. Это не шутка!»

«ЧТО?!?!?! – написала в ответ Анджела. – Он Джуди Блум хоть читал?!»

«В общем, у нас тут адок. Мама воет».

«Повезло тебе! Мои предки вечно всем довольны».

Он улыбнулся, но только потому, что так было надо. Для этого он и написал подруге, верно? А вообще-то улыбаться не хотелось.

Адам замер и прислушался, пытаясь подгадать момент и выскочить из дома незамеченным.

Факт есть факт: Терны были гораздо беднее, чем казалось со стороны. Дом (вместе с хризантемами) принадлежал церкви, которая совершенно бесплатно предоставляла жилье семье священника. Но, поскольку они не были хозяевами дома, то и заложить его не могли, чтобы заплатить, к примеру, за образование Марти и Адама (хотя учеба последнего пока была под вопросом). Кроме того, «Дом на камне» удивительно – просто до смешного – мало платил своим сотрудникам.

В «Ковчеге жизни», самой крупной евангелической церкви города Фром, дела обстояли несколько иначе. Они не были конкурентами «Дому на камне» (что вы, какая конкуренция? мы все тут служим Господу, делаем Божье дело!), однако дух соперничества был у Здоровяка Брайана Терна в крови. Годы его службы в «Доме на камне» стали одной сплошной (и тщетной) попыткой обойти «Ковчег жизни» как по количеству прихожан, так и по степени святости в общем зачете кубка «Божье дело».

Несмотря на все его старания, именно у пастора «Ковчега» Терри Лагранда по кличке Волосы и его жены Холли-Джун было четыре прихода по тысяче с лишним человек в каждом, которые по воскресеньям выстраивались в очереди у ворот церкви. Именно проповеди Терри и Холли-Джун об Евангелии процветания звучали особенно убедительно, ведь ездили они на золотом «Мерседесе». Именно у Терри и Холли-Джун были три идеальные черноволосые дочери, старшая из которых подписала контракт со студией звукозаписи. Скоро у нее выходил первый сингл – «Одинокие девушки (невесты Христа)».

Терны из кожи вон лезли, чтобы хоть со стороны казаться достойными соперниками Лаграндам. А в действительности, учитывая, что в прошлом году мать Адама уволили с должности лингвиста-аналитика при Министерстве обороны в Сиэтле, они едва сводили концы с концами. Почти все свободное от учебы время Адам вкалывал, просто чтобы позволить себе чистую одежду и бензин для старенькой двадцатилетней «Хонды», которую он купил по объявлению за четыреста долларов.