Песня. Сборник рассказов - Владимир Константинович Николаев

оттуда. А ведь еще пару часов назад так не казалось! Они, вот эти люди кругом, наверное, дико хохотали бы, предложи им перед рабочей поездкой, скажем, из Мюнхена в Лондон не то что выучить, а даже прочитать какие-то особые правила поведения, отличные от тех к которым они привыкли с детства. При этом у них по закону не могло быть с собой денег!

Потом был долгий многочасовой перелет через океан в Канаду, в заполярный Гандер. Там приземлились в темноте (уже утро или еще вечер)? В сумеречном терминале устало выстроились за банками колы, которые сонная канадская тетя бесплатно давала «одну – в одни руки». Сын, наоравшись и смирившись с бесконечным перелетом, крепко спал. Слоняясь по залу ожидания для транзитников, я увидел на стене, неподалеку от туалета, большую загрунтованную панель, почти всю исписанную от руки пассажирами. Там были надписи и по-русски. Такие, например, «Лева и Вова из Одессы. Видали мы в гробу вашу Америку!» Ну, и матюки тоже. Стало понятно, что подлые капиталисты, чтобы не оттирать письмена с кафеля в туалете, зная заранее, что они непременно появятся, повесили рядом большую доску, где наши могли бы выразиться письменно, раз уж им это непременно необходимо. Тонкое знание канадцами нашего менталитета уже почему-то не удивляло.

 Посадка вместо одного часа продлилась два. Весь багаж зачем-то выгрузили на бетон рядом с самолетом. Пассажиры, бродя в полумраке вокруг туши аэробуса, выбирали из кучи свои вещи и заносили обратно в самолет.

 Уже на Кубе шустрый переводчик объяснил, что так делают всегда, когда кто-то с рейса «уходит» – просит политического убежища в Канаде. На тот случай, если оставил бомбу в багаже. Но «уходят» не с каждого рейса – нам просто не повезло.

В гаванском аэропорту имени Хосе Марти садились под ярким тропическим солнцем. Из самолета вышли как в парную. Куба пахла пряно и чуть гнильцой от океана. Шоколадные пограничницы не глядя нашлепали в паспорта въездные печати: «Бъембенидос!» («Добро пожаловать!»)

Долго досматривали багаж. Переводчик уже пару раз сбегал за минералкой, а строгие офицеры санитарного контроля всё изымали из чемоданов и сумок совграждан копченую колбасу, сыр и консервы. Съестное бережно укладывали в большие фанерные коробки с белоснежной стружкой на дне, наверное, для последующего изучения и уничтожения. У пацана отняли слюнявое яблоко, которое он увлеченно пытался кусать своими режущимися зубами.

…Я допил пиво. Поискал глазами выгоревшую макушку сына, который нарезал круги, вольный как ветер, и, не удержавшись, подмигнул айришу: «В Москву! В Москву!».

Гейша

– С тебя стакан, Семёнов!

Дуче откинулся в кресле – руки за голову – и счастливо засмеялся в знак абсолютного превосходства. Сэм как собака пошмыгал носом – опасностью вроде не пахло. Осторожно сел на край стула. Очёчки шефа резво блеснули:

– Полетишь в Японию, камикадзе.

И, насладившись эффектом, добавил:

– Завтра.

 Рушилось присутствие компании на токийской выставке. Партнёры не довезли к открытию рекламный плакат – баннер, ранее отправленная девушка – внезапно заболела. Следовало «обозначить флаг» прямыми переговорами и ударно организовать пресс-конференцию. Параллельно пропадала пятничная баня – жаль! и ремонт дачного забора – да, и хрен с ним!

Сначала потрескивало за обшивкой, а потом искры шустро побежали вдоль фюзеляжа от хвоста к кабине. Запершило в горле – странно, никто не замечает… Пол плавно посветлел и растворился, далеко внизу обозначились ухабы облаков с бездонными проёмами. Главное, туда не смотреть! Отрыыы…

– Сабади-и?

– Эта, зайка, водички. Water, please.

 «Аэробус «Тайских авиалиний» самый комфортабельный гроб…» Тьфу! кажется, задремал.

В вечерний вагончик городской электрички, галдя, насыпались школьники в белых гольфиках с рюкзачками. Сэм прикрыл глаза: «Пионэры – идите в жопу!» Третьи сутки в токийском муравейнике. Чем они тут дышат? Прилично выпивший человечек при галстуке, тихо спит в проходе. Публика его деликатно не видит. «И пьют они, тихушники, не по-нашему» – нервное напряжение от суеты огромной выставки и работы на публике медленно остывало. Белье хоть выжимай. «В душ!»

«Который час-то???» Нащупал выключалку, засветился телик – начало одиннадцатого, считай, ночь. «А у нас день? ночь?»

Повторялся ежедневный сюжет – невыносимо хотелось есть.

Сутулясь, спустился по многослойным дорожкам до земли (земли?) между торосами зданий, махнул таксисту:

– В Гинзу!

«Наш человек на острове» нашлася. На встречу пришлось вытаскивать запиской – мобильник в Японии не работал. В «Hard Rock Cafe» красотка поднялась под ручку с зататуированным жлобом. «Когда по маляве, прийдя на свиданье…»

– Что случилось? Шеф с ума сходит! Где баннер?

Бойфренд, блеснув зубами, бесшумно отвалил. Борец?

– Заболела я, – глазки метнулись, – а баннер таможня держит. Говорят, произведение искусства, нужен сертификат…

«Дурдом! Чёрт дёрнул наших дизайнеров копировать картины Лентулова. Как же: модерн! – круто! А эта загуляла, ну, дрянь! Что мне – драться с ней, что ли? Ага, и с ее дружком. Где она таких «орков» отрывает?»

– Ладно, в Москве поговорим.

Профессионально поймав движение плеча, «шкаф» обернулся и сделал улыбку.

«Хрен с тобой, япона мать! Пусть Дуче сам тебя дрючит. Господи, как же есть хочется». Больше здесь делать было нечего. «Русский покинул татами первым».

В соседнем баре зажигали по-взрослому. Протолкавшись к стойке, жестами показал: «Есть хочу!». Бармен напрягся: «Виски? Бир?» … Ага, вспомнил Сэм: «Пиво – жидкий хлеб» – кивнул на «хайнекен». Действительно, с пивком полегчало. Порадовался, глядя на потную публику: «Надо же, гуляют как у нас!» Не повторяя, вышел в «парную». Куда теперь, а главное, где здесь нормально поесть?

Пошел на запах, который обманул – все заведения уже позакрывались, а на ступеньках осел «офисный планктон» – бумажные пакеты «на дорожку».

– Ишь, кайф добирают, – одобрил Сэм и вот тут почуял, что кружит не один, уже с полквартала за ним семенит японочка. Что ж, дело обычное – клиентов ловит. «Эх, мне б щас тарелку борща, я б тут всех пере…». Обернулся – фигурка мигом приблизилась, потупившись, ухватилась за рукав. «Ишь, гейша. Воспитание…».

– English?

– Хай-хай.

Еще примерно четверть часа Сэм втолковывал девушке, что у нас перед этим полагается покушать. Растерявшись от нестандартного предложения, молодая работница индустрии развлечений не могла сразу отказаться от заведенного алгоритма, но и сдвинуть явного придурка в нужном направлении не могла тоже. Когда истощился словарный запас, Сэма осенило:

– Noodles?

Гейша задумалась… Клиент, повторив заклинание раза три с разными темпом и ударением, устало закурил. Девушка плавно показала ладонью вглубь темных аллей.

– Ага, гуляй тут до утра. – Сэм бодро помахал бумажником: «Show me… please».

Улыбка как приклеенная не сходила с