Том Сойер - сыщик - Марк Твен

– И как могла прийти людям в голову такая идиотская мысль –идти собирать чернику ночью?

– Да ведь они… мэм, э-э… они сказали, что у них есть фонарь,и что…

– Замолчи, с меня хватит! И скажи-ка мне, что они собиралисьделать с собакой? Охотиться с нею на чернику?

– Я думаю, мэм, что они…

– Ну а ты. Том Сойер, какое вранье ты собираешься добавить кэтому вороху лжи? Ну-ка, говори, только, прежде чем ты начнешь, предупреждаютебя, что я не верю ни одному твоему слову. Я прекрасно знаю, что вы с ГекомФинном занимались тем, чем не следовало, я ведь отлично знаю вас обоих. Атеперь объясни мне про собаку, и про чернику, и про фонарь, и про всю этучепуху.

И не вздумай водить меня за нос, слышишь?

Том напустил на себя весьма обиженный вид и с достоинствомзаявил:

– Мне очень жаль, что Гека ругают за то, что он оговорился,а это со всяким может случиться.

– Как же это он оговорился?

– Он сказал «черника», вместо того чтобы сказать«земляника».

– Том Сойер, если ты и дальше будешь злить меня, я…

– Тетя Салли, вы по незнанию и, конечно, не намеренно, впалив ошибку. Если бы вы изучали естественную историю, как полагается, вы бы знали,что во всем мире, за исключением Арканзаса, землянику всегда ищут с собакой… ис фонарем…

Но тут она обрушилась на него, словно снежная лавина, исовершенно подавила его. Она была в такой ярости, что слова не успевали выскакиватьу нее изо рта, они изливались сплошным нескончаемым потоком. А Тому толькоэтого и нужно было. Он всегда так – даст ей повод, разозлит ее и предоставит ейвыкричаться. После этого всякое упоминание о том, из-за чего шел спор, такбудет раздражать ее, что она никогда уже ни слова не скажет и другим непозволит. Так оно и случилось. Когда тетя Салли пришла наконец в изнеможение идолжна была остановиться, он совершенно спокойно начал:

– И все-таки, тетя Салли…

– Замолчи! – закричала она. – Я не желаю больше слушать обэтом! Таким образом, нам больше ничего не грозило и никто к нам больше неприставал с этим опозданием. Том провел это дело блестяще.

Бенни во время ужина казалась ужасно огорченной и то и деловздыхала, но вскоре она принялась расспрашивать нас о Мэри, о Сиде, о тетеПолли; потом и тучи, омрачавшие тетю Салли, разошлись, к ней вернулось ееобычное хорошее настроение, и она тоже начала забрасывать нас вопросами. Такимобразом, конец ужина прошел весело и приятно. Один только дядя Сайлас непринимал никакого участия в нашем разговоре, он был рассеян, без конца вздыхали явно был чем-то обеспокоен. Очень тяжело было видеть его таким унылым,расстроенным и встревоженным.

Вскоре после ужина явился негр, постучал в дверь, просунулголову внутрь и, держа в руке старую соломенную шляпу и расшаркиваясь икланяясь, сказал, что масса Брейс стоит у перелаза и ждет своего брата; емунадоело ждать его с ужином, и не будет ли масса Сайлас так добр и не скажет ли,где Юпитер?

Я никогда раньше не видел, чтобы дядя Сайлас разговаривал стаким раздражением. Он закричал:

– Разве я сторож брату его? – Тут он сразу как будто сник;похоже было, что он пожалел, что сказал так, и деликатно продолжал: – Ты тольконе передавай `твоему хозяину того, что я сказал. Билли; я стал оченьраздражителен последнее время, и ты застал меня врасплох. И вообще я нехорошосебя чувствую и с трудом соображаю.

Скажи ему, что его брата здесь нет.

Негр ушел, а дядя Сайлас принялся ходить взад и вперед,бормоча что-то себе под нос и ероша волосы. Было просто до невозможности жалкосмотреть на него. Тетя Салли шепнула нам, чтобы мы не обращали на дядювнимания, потому что это смущает его. С тех пор, сказала тетя Салли, какначались все эти неприятности, он все время вот так думает и думает, и ейкажется, что когда на него такое находит, то он сам вряд ли понимает, где он ичто с ним. И еще она добавила, что дядя Сайлас теперь гораздо чаще бродит восне, чем раньше, а иногда во сне ходит по дому и даже по двору, и если, сказалатетя Салли, мы его встретим в такую минуту, то надо оставить его в покое и нетрогать. По ее мнению, это не причиняет ему вреда, а может быть, даже идет на пользу.

В такие дни помочь ему может одна только Бенни. Она одназнает, когда его нужно успокаивать, а когда лучше оставить его в покое.

А дядя Сайлас продолжал ходить взад и вперед по комнате ибормотать что-то про себя, пока не утомился, тогда Бенни подошла к нему, взялаего за руку, другой рукой обняла и увела. Дядя Сайлас улыбнулся ей и,нагнувшись, поцеловал ее. Лицо его мало-помалу стало спокойнее, и Бенниуговорила его уйти в его комнату. Они так были ласковы друг с другом, что наних было умилительно смотреть.

Тетя Салли принялась укладывать детей спать, нам с Томомстало скучно, и мы пошли погулять при луне, забрели в огород, сорвали арбуз иза разговором съели его.

Том сказал мне, что он готов держать пари, что ссорыпроисходят по вине Юпитера, и он, Том, при первой же возможности, постараетсябыть при такой ссоре и понаблюдать. И если он прав, то сделает все возможное,чтобы дядя Сайлас прогнал Юпитера.

Так вот мы часа два сидели, курили, болтали и объедалисьарбузами; наконец стало совсем поздно, и когда мы вернулись, в доме все былотемно и тихо, все спали.

Том – он всегда все замечает. Вот и теперь он заметил, чтостарая зеленая рабочая куртка исчезла, и сказал, что, когда мы выходили, онабыла на месте. Он заявил, что здесь что-то не так, и мы пошли спать.

Мы слышали, как за стеной ходит Бенни по своей комнате, ирешили, что она волнуется из-за отца и не может уснуть. Но мы и сами тоже немогли уснуть. Долго мы так сидели, курили, разговаривая вполголоса, и было намгрустно и тоскливо. Мы без конца говорили об убийстве и о привидении и до тогосами себя напугали, что уже никак не могли уснуть.

Кругом стояла такая полная тишина, которая бывает толькоглубокой ночью, и вдруг Том толкнул меня локтем и шепнул мне, чтобы я посмотрелв окно. Мы увидели человека, бесцельно бродившего взад и вперед по двору так,словно он сам не знает, чего ищет. Ночь была довольно темная, и мы не моглирассмотреть его как следует. Но вот он направился к перелазу; свет луны упал нанего, – и мы увидели, что в руках у него лопата с длинной рукояткой, а на спинестарой рабочей куртки светилась белая заплата. Тут Том и говорит: