На внутреннем фронте Гражданской войны. Сборник документов и воспоминаний - Ярослав Викторович Леонтьев

конвоиров-латышей и беседовали. «Незадолго до ухода Ленина я заметил, – пишет Иоффе, – как Ройд-Каплан незаметно, как всегда, прошла через площадь к арке и из-за колонн внимательно смотрела за картиной «прогулки председателя Совнаркома со своим пленником при конвоирах». (Эту назидательную картину тут же сфотографировал один из солдат латышского охранного полка: одну фотографию купил Локкарт и поместил потом в английском журнале). После ухода Ленина я на галерее встретился с Ройд-Каплан, которая с бешено горящими глазами стала выражать мне свое возмущение по поводу того, что я так «миролюбиво долго беседовал» с Лениным, «Вашим палачом», и принял его руку, «обагренную Вашей и моей кровью»… «У меня руки чесались тут же его застрелить, но я пожалела Вас и вот этих несчастных рабов», – говорила она, указывая на мирно любовавшихся видом на Москву-реку латышей-конвоиров. Выразив еще раз свое недоумение по поводу того, что и правый с-р, и Спиридонова не одобряют теперь такого террора, Ройд-Каплан сказала: «Нет, Мария Александровна сама признается, что в дни ее июльского восстания убийство Ленина было бы целесообразным, а я нахожу, что лучше поздно, чем никогда… Увы, я теперь вне партии, как анархистов, так и с-р., но когда партия с-р не знала деления на правых и левых эсеров, а были только революционеры – они не задумывались снимать головы вот этим живым истуканам, – говорила она, ткнув ногой валявшуюся огромную бронзовую голову развинченной фигуры Александра II (памятник тогда снимался)… Они не задумывались убивать палачей и за это им теперь ставят памятники – указала она на место постановки [памятника] Каляеву. А теперь палачи бьют и правых и левых эсеров, а партии говорят не сопротивляться злу насилием, и среди них не находится старых революционеров, которые тряхнули бы стариной… На мой вопрос не потому ли именно она и хочет быть Шарлоттой Корде, она ничего не ответила. В это время проводили мимо нас с прогулки министров Протопопова и др. Впереди шел высокий тучный с сильно поднятым брюшком Хвостов. Указывая на него, Ройд-Каплан сказала – Я эту пузу не столько ненавижу, как ту лысину, кровавую руку которой Вы только что пожимали… Отвечая на мои замечания, она говорила: Я не Шарлотта Корде, но жить без действия надоело. Надо встряхнуть старых революционеров от спячки. В это время куранты Спасской башни заиграли Интернационал, но с перебоями, ибо часы тогда восстановлялись после октябрьского снаряда, и ноты царского гимна заменялись. После Интернационала часы заиграли похоронный марш, также с перебоями. Конвоиры подошли, чтобы увести меня в камеру… Ройд-Каплан, прощаясь, сказала: Вот видите, Интернационал они разбили и хоронят его, да и похоронить хорошо не могут. Нет, надо их похоронить основательно и тогда только Интернационал будет без перебоев»5.

Сразу возникают три вопроса. Реален ли меньшевик А.Н. Иоффе? Можно ли доверять его свидетельству? И чем собственно оно ценно?

Да, он, безусловно, реален. Он упоминается в ряде протоколов допросов в «Деле по обвинению Юргенсон Петра Андреевича и других – всего 24 человек» (Дело об убийстве Володарского в 1918 г.)6, как участник митинга на Обуховском заводе, на который ехал В.Володарский и где он (как и эсеры, выступавшие на митинге) сдерживал рабочих и матросов Минной дивизии, проявлявших агрессию к Зиновьеву и Луначарскому и провожая вместе с эсерами Зиновьева к автомобилю, принял его приглашение ехать вместе с ним. Вот как описывал эту ситуацию Григорий Алексеевич Еремеев, допрошенный сразу 20 июня и рисующий настроение на Обуховском заводе: «Я товарищ председателя управления Обуховским заводом. Член партии с. – революционеров, центра. …В 4 часа дня по новому времени был митинг, где выступали Зиновьев, Каплан (член Петроградского комитета ПСР В.Н.Капланю – К.М.), Гольгин (с Обухов[ского] зав[ода]) и к концу часа через 2 Ѕ – 3 Луначарский. В порядке дня был доклад Зиновьева. Затем был поставлен в порядок дня освобождение Кузьмина рабочего Обуховского завода, арестованного в Москве как делегата Обуховского завода и от уполномоченных от фабрик и заводов. Настроение на митинге было бурное. Володарского на митинге не ожидали, как и Луначарского. К концу митинга Зиновьев говорил частным образом, что ждут Луначарского, который действительно приехал. Луначарский ушел с собрания за час приблизительно до окончания. На митинге участвовало приблизительно около 3 тыс. человек, из которых не более 350 могли быть членами партии с.-р., ибо в нашей Обуховской организации больше не насчитывалось членов. В самый конец митинга на трибуне завязался спор между красноармейцем и матросом и вокруг них образовалась возбужденная группа людей – рабочих и матросов. Лев[ый] с.-р. Максимов просил меня все время быть около Зиновьева во избежание нежелательных эксцессов. Я проводил Зиновьева до автомобиля и хотел сесть с ним в машину, но там было и без меня много людей, почему я ехал на конке (выделено мной – К.М). С Зиновьевым поехал меньшевик Иоффе и др.»7.

И в заявлении председателя I отдела Народного суда Ивана Яковлевича Ермакова следователю Стельмакову, мы читаем: «Я присутствовал на митинге на Обуховском заводе, все время. По отношению матросов минной дивизии скажу следующее. Поведение приблизительно человек 15 было возбужденное, до того, что пришли на трибуну и угрожали расправиться с каким то красноармейцем, притом подозрительно посматривали на находящихся в то время на трибуне Зиновьева и Луначарского. Этих возбужденных матросов уговаривал Каплан, говоря «что это не хорошо и недопустимо, на что матросы были не довольны, что их уговаривают, говоря «пойдем, ну их к черту».

После, когда Луначарский пошел с митинга, матросы несколько человек выскочили и гнусно угрожали тов. Луначарскому расправиться на месте. Я и еще один тов. проводили из завода до автомобиля, где я заметил тех же 6 человек матросов, расхаживающих как будто чего-то ожидая.

Шофер заводил машину около пятнадцати минут и Луначарский уехал. После это я поспешил обратно на митинг, где был шум, тов. Зиновьеву в заключительной речи не давали говорить.

Я присутствовал, когда тов. Зиновьев приглашал довезти Каплан и Иофе на автомобиле. Иофе согласился, но Каплану Григ[орий] Еремеев сказал «Не стоит! Пойдем», в это время приехал член раб[очего] ком[итета] Сычев» 8.

Сам А.Н. Иоффе об этом вспоминал так: «В день этого убийства я и с.-р. Каплан выступали ораторами от наших партий тогда в разгар выборной кампании, на знаменитом митинге на Обуховском заводе против Зиновьева и Луначарского и при голосовании мы провели свою резолюцию большинством свыше 4000 голосов против 400 голосов. Ввиду явно и резко враждебного отношения всей подавляющей массы рабочих лично к Зиновьеву мы, опасаясь расправы с ним на