Жил-был такс - Елена Арифуллина

— Дашка-Сашка что — взбесились, что всё вверх дном переворачивают?

— Макс, у них всё вверх дном — это нормально. Вот сейчас приберутся, поживут в порядке день-другой, и опять всё будет по-старому. Ты просто недавно здесь живёшь. Да что ты к своей миске приклеился? Я на диете, и твоя каша мне сто лет не нужна!

— Извини, Мавруша, я иначе не могу. У нас, у собак, всегда так. Хозяина, миску и дом защищай до последнего, иначе ты не собака. Мы с этим рождаемся. Так что я тут посижу, рядышком.

— И кто же твой хозяин? — Мавра так заинтересовалась, что оторвалась от поилки.

— Папа-Костя, конечно. Он меня выбрал, а я его.

— Ну, тогда ему бояться нечего, — съехидничала Мавра. — А все прочие тогда кто?

— Члены стаи.

— И мы тоже с Мавриком?

— Вы — соседи, хорошие соседи. Я про людей говорю. А Папе-Косте бояться нечего, ты права. Я его никому в обиду не дам. И его, и Дашку с Сашкой, и Маму-Таню. И вас тоже. Не всегда же я буду ростом с тапок. Подрасту когда — нибудь.

— Ты уже растёшь, Максик. Внутри больше, чем снаружи. А Папа-Костя правильно выбрал, я смотрю… Ну что ж, с таким защитником и нам бояться нечего.

Мавра спрыгнула с подоконника, подошла к Максу и неожиданно лизнула его в нос:

— Ладно, пойду, пригляжу, чтобы эти двое детскую не разнесли…

В детской стоял дым коромыслом. Дашка застилала кровати чистым постельным бельём, когда с победным воплем ворвался Сашка.

— Вот он! Ура-а-а-а!

— Ты что орёшь? Кто «он»?

— Стегозавр! Я его так искал, а он был в кармане джинсов — тех, что что я кетчупом залил! Сейчас запихиваю их в стиралку, а стегозавр вывалился!

— Ты что, карманы не проверял? Угробишь машинку — знаешь, что с нами будет?

Дашка исчезла, как смерч. Макс залез под батарею, но уходить из детской было жалко: когда ещё такое увидишь! Сашка виновато шмыгнул носом, погладил стегозавра и поставил его на полку, к прочим чудищам. Вид у них был отвратный, но погрызть и не такое можно. От греха подальше Макс взялся грызть старое, давно знакомое резиновое кольцо: динозавров всё равно не достать, слишком высоко…

В ванной что-то заворчало, загудело. Таксичье любопытство мгновенно сорвало Макса с места — едва впопыхах кольцо не забыл.

Стоящая в ванной огромная белая штуковина ожила. Она рычала и ворчала, как большой рассерженный пёс. Макс поджал хвост и примирительно гавкнул. Штуковина продолжала рычать, и Макс, покрепче прикусив кольцо — для храбрости — подошёл поближе.

Посередине штуковины было окошечко, похожее на глаз. За окошечком что-то крутилось и мелькало, так, что у Макса закружилось в голове.

— Пойдем, нечего здесь смотреть, — сказали сзади.

Это оказался Маврик.

— Стиральная машинка это. Опасная вещь. Однажды я туда залез поспать, внутрь. А что: удобно, никто не мешает. Махровые полотенца мягкие. Ладно, хозяева ещё Папы-Костины рубашки решили постирать. Что потом было!

— А что было-то? — хвост у Макса мелко задрожал.

— Что — что… Мать так всыпала… — Маврик сел и начал умываться.

— Слушай, зачем ты все вылизываешься? И так чистый, шерсть блестит.

— Волнуюсь, — признался Маврик. — Думаешь, приятно такое вспоминать? Хорошо ещё, жив остался. У нас, кошек, правило: если тебе плохо — умывайся.

— А если хорошо?

— Тоже умывайся. Тут не объяснишь. Оно само получается.

— А-а, это, наверно, как хвост сам по себе виляет?

— Вроде того. Только мы хвостом виляем, когда сердимся.

Макс решил запомнить это покрепче.

В детской что-то завыло, и шерсть на Маврике встала дыбом.

— Всё, я пошел, отсижусь на кухне.

— А что это воет? — Макс поспешал за Мавриком со всех лап.

— Пылесос. Им с пола всякую всячину собирают и бранятся, что мы линяем. Тебе хорошо, ты короткошёрстный. А мы с матушкой… ну, сам видишь. Пушистые мы.

— Ты что, боишься его, пылесоса?

— Побаиваюсь, — признался Маврик. — Знаю, что он безвредный, а ничего с собой сделать не могу. Понимаешь, он воет, как мы, коты — когда в марте драки начинаются. «Выходи, я тебя сейчас на части раздеру!» — вот что это означает. Такая у нас боевая кошачья песня. Только послушаешь, и сразу ясно, кто поёт. А чтобы так петь, как пылесос, нужно быть с Папу-Костю величиной. Представляешь такого кота? Меня одной лапой прихлопнет и не заметит.

— Да ведь ты знаешь, что это пылесос! И сам говоришь, что он безвредный!

— Знаю! Это сильнее меня — инстинкт называется. Понимаешь, когда кошачий язык складывался, никаких пылесосов и в помине не было. Всё, Макс, отстань, я перекушу. Когда ешь, не так страшно.

«То-то ты такой толстый», — подумал Макс, но промолчал и улёгся в коридоре — обдумывать услышанное. Чтобы лучше думалось, грыз резиновое кольцо. Грыз-грыз и уснул.

Сквозь сон было слышно, как мимо ходили туда-сюда, шикали друг на друга: «Тихо ты! Топаешь как слон!»

Когда Макс проснулся, с кухни так вкусно пахло, что лапы сами туда заторопились. На кухне за столом сидели Папа-Костя, Мама-Таня и Сашка. Дашка стояла у плиты и подбрасывала всем на тарелки поджаристые оладушки. На плече у Мамы-Тани сидел Рома и прихватывал её клювом за ухо. Он посмотрел на Макса и крикнул:

— Хор-р-рошо!

Всё и правда было хорошо.

С утра Макс что-то подозревал. Дашка-Сашка перешептывались, переглядывались и пересмеивались. От любопытства щекотало в носу и сами собой подергивались лапы.

Маврик и Мавра явно знали, в чем дело, но молчали. Мавра умывалась так, словно не мылась месяц, и на все Максовы приставания отвечала только: «Не мешай, у меня сегодня спа-день!» Маврик запрыгнул на Сашкину кровать — под самый потолок — и лежал там, свесив хвост. Рома прикинулся, что перестал разговаривать, а потом вообще сунул голову под крыло, нахохлился и заснул.

С горя Макс окончательно разгрыз пластиковую бутылку и взялся за коробку из-под овсянки. Только вошёл во вкус, как на кухню вошли Дашка-Сашка, улыбающиеся до ушей.

— Макс, ко мне! — позвал Сашка.

Любая Настоящая Собака знает эту команду. Макс побежал на зов. Дашка присела на корточки и застегнула на нём новенький, вкусно пахнущий ошейник.