Сад зеркал - Дмитрий Самохин

Спросил первое, что в голову пришло. Понятно, что если древ-ний впотьмах гуляет по берегу без поклажи, то он уже где-то остановился. Как я и ожидал, Фэйтай мотает головой:

– Спасибо, Тимд’жи, я уже обрёл ночлег у юго-западной границы болот, где голос Древа слышит Атщий. Но я рад буду видеться с тобой, если наши пути сойдутся.

– Я буду рад видеться с тобой, – соглашаюсь я. – Мы можем вместе дойти до западной границы болот.

– Рад буду помочь вам дойти до западной границы болот, – влезает Джа’кейрус, косясь на лодку.

Даже впотьмах увидел свёрток с ревуном, которого Адития просила никому не показывать. И что ты будешь делать?

– Тогда, если ты уже оставил в покое свой хвост – держи вот это, – говорю я и вручаю ему одну из плетенок с рыбой.

Джа’кейрус злобно сжимает губы, а потом вдруг ухмыляется, без боя оставляя поле за мной – это совсем не в его привычках, а потому не нравится мне. Он, не говоря больше ни слова, разворачивается и топает к озёрам, задорно размахивая плетёнкой с рыбой, и мне остается только гадать, какой пакостью он отплатит мне на сей раз.

* * *

За два дня до состязаний все семейства нашего побережья собираются в единственном месте, способном вместить столько древ-них: на лугу в виду одного из старейших Древ, голос которого слышит Кашиджий.

Сюда же приходит Фэйтай. Я рад узнать, что он получил право состязаться за женщину одного из местных семейств, и я очень удивляюсь, когда оказывается, что эта женщина уже выносила два яйца и родила двух живых малышей. Наверняка за неё будут биться не менее трех древ-них с близких берегов, и Фэйтаю придется очень сильно превзойти каждого из них, чтобы убедить Древо отпустить свой росток в северные края.

Мы сидим у костров, едим рыбу, запечённую в листьях ульмы, пьем сладко-пьяный сок забродивших плодов мафуи, переговариваемся, шутим, хохочем. Вскоре, утолив первый голод, начинают подниматься на ноги будущие воины, и тогда все вокруг умолкают.

Будущий воин должен сделать глоток сока своего Древа из загодя припасённой фляги, назвать своё имя и род, а затем рассказать: как он будет справляться с грядущим испытанием, как он готовился, чего добился и почему он будет лучшим воином, чем все прочие.

– … я добуду свою славу с костяным луком! Я могу влезть по дереву на тридцать локтей от земли, не потревожив ни единого листа!

–. я овладел искусством охоты с копьем и рогатиной, я буду приносить много мяса своим со-родичам, и моя женщина никогда не узнает холода и голода!

На лугу нет Старейших. Им не годится слушать похвальбы, которые здесь звучат, не годится помнить звучавшие здесь слова, когда придет время называть победителей состязаний и давать воинам взрослые имена. Старейшим достаточно знать, что скажет Древо их рода.

Но другие со-родичи должны слышать похвальбы – чтобы видеть, как хороши ростки их семейного Древа, и сколь сильны будущие воины, что станут их защищать. Чтобы знать, сыт ли и силён будет род соседей, из которого позднее станут приходить другие будущие воины и звать к своим Древам их женщин.

Похвальбы должны слышать те, кто участвует в состязаниях этого года – чтобы знать, какие достойные соперники им будут противостоять в состязании, и какие сильные со-ратники станут защищать соседние Древа на этом берегу озёр.

– … я научился нырять на самую большую глубину, где живут рыбы-камни, и задерживать дыхание так долго, что могу набрать целую плетёнку рыб, не всплывая на поверхность! Я буду лучшим добытчиком для сородичей, чем все вы, ведь звери приходят и уходят дальше в леса, а рыбы-камни – всегда на дне!

Малышня тоже должна слышать это – чтобы понимать, как должно вести себя древ-нему и как почётно становиться воином. Десять лет назад я сам впервые сидел у такого костра, слушал похвальбы и забывал даже о печёной рыбе – так был восхищен древ-ними, которые собирались состязаться друг с другом.

И, конечно, всё это должны слышать женщины – чтобы знали, как они ценны и сколько сил прилагают будущие воины, чтобы заслужить их.

Когда умолкают одобрительные крики, вызванные словами очередного древ-него, у соседнего костра медленно поднимается на ноги Джа’кейрус, и все взгляды обращаются к нему. Его лицо сегодня особо надменное, жилетку он сбросил и стоит в одной лишь повязке, мускулы его играют под блестящей чешуёй – жиром натерся, что ли? Многие женщины издают одобрительные восклицания, и каждое из них отдаётся у меня в груди ревнивым царапаньем, в котором даже перед собой неприятно сознаваться.

– Я искусно владею всеми видами оружия, – говорит Джа’кейрус, представившись, – рогатиной, копьем, легким копьем, луком и даже мечом. Сегодня некоторые древ-ние обещали сделать почти невозможное и принести голову агонга, чтобы доказать свое искусство воина. Все мы знаем, что этого зверя хорошо бы бить втроем или вчетвером… Так вот – я принесу две головы агонгов!

Над кострами повисает ошалелая тишина. Каждому, наверное, хочется потереть уши и попросить Джа’кейруса повторить эту дичь, но он выглядит совершенно уверенно. И даже лениво. Как будто собирался сказать «три головы», но в последний момент передумал и решил оставить хоть что-нибудь другим.

Так же лениво Джа’кейрус переводит взгляд на меня, ухмыляется во всю зубатую пасть и небрежно добавляет:

– И еще я, не дожидаясь состязаний, обустроил пещеру под корнями семейного Древа, потому что хочу, чтобы моей женщине было хорошо.

Я сознаю, что смотрю на Джа’кейруса ошарашенно, и рот мой по-рыбьи открыт. Поспешно закрываю пасть, прикусывая язык, и глаза от этого наполняются злым пощипыванием.

Он садится, и древ-ние наконец взрываются одобрительными воплями, которые еще долго-долго не умолкнут. А во мне поднимается ярость, такая недостойная, такая мелочная, но я никак не могу затолкать её обратно в грудь, не могу сохранить спокойное выражение лица и даже сидеть – тоже не могу.

Я поднимаюсь на ноги и начинаю пробираться в темноту, к берегу, ни на кого не глядя, не пытаясь найти взглядом Дар-Тэю или кого-нибудь из со-родичей, и мне плевать, смотрят на меня другие или нет, мне даже плевать, смотрит ли на меня Джа’кейрус, хотя он точно смотрит.

Мне срочно нужно уйти отсюда и наорать на Адитию, потому что без её позволения никто не сумел бы незаметно обустроить пещеру у корней семейного Древа, а Джа’кейрус сделал это именно незаметно. Где-то в глубине меня пугливый зверек истошно верещит, что это невозможно, что никак нельзя орать на старейших, мудрейших и всячески почтенных, но я велю зверьку немедленно заткнуть свой рот своим же пушистым хвостом и хорошенько его пожевать.

Я иду быстрыми, размашистыми шагами, из-под ног разъезжается песок и трава, а от выпитого сока мафуи кажется, будто вечер вокруг меня немного покачивается. Моё Древо довольно далеко от луга, так что, когда я наконец добираюсь до него, у меня основательно сбивается дыхание, а ярость немного выветривается, уступив место обиде. Но обида – это такая детская глупость, что я снова начинаю сердиться, уже на себя.