Пасхальный парад - Ричард Йейтс

Спустя неделю, в десять утра, зазвонил телефон. Пуки взяла трубку.

— Да… Добрый день… Он — что? О господи… Когда?.. Понятно… Боже мой… боже мой…

Повесив трубку, она сказала:

— Дорогая, твой отец умер сегодня утром.

— Умер?

Эмили присела на скрипучий стул, сложив руки на коленях. В тот момент она не испытала ничего, и это навсегда отложилось в ее памяти.

Пуки еще несколько раз повторила «О господи», словно давая себе время осознать случившееся, а затем начала плакать. Успокоившись, она уточнила:

— Это была пневмония. Он проболел неделю, врач уговаривал его лечь в больницу, но ты же знаешь папу.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ну, ты знаешь. Дома виски, сигареты. Вчера он все-таки лег в больницу, но было уже поздно.

— Позвонил врач?

— Миссис Хаммонд. Ну, ты знаешь. Ирэн Хаммонд, друг твоего отца.

Нет, Эмили не знала. Она никогда не слышала про Ирэн Хаммонд, и сейчас, подумав о том, что эта женщина, возможно, была для него больше чем другом, она впервые что-то почувствовала. Даже не печаль, скорее сожаление.

— Боюсь звонить Саре, — сказала Пуки. — Она всегда была папиной дочкой.

По их разговору нетрудно было понять, что Сара отреагировала мгновенно и очень остро. Но если старшая сестра была папиной дочкой, то чьей дочкой была она, Эмили?

В морге лежал пятидесятишестилетний розовощекий и красногубый Уолтер Граймз. Он выглядел значительно моложе своих лет, и Эмили старалась на него не смотреть. Сара же поцеловала покойника в лоб, а Пуки прямо в губы, что заставило Эмили содрогнуться.

Ирэн Хаммонд оказалась стройной миловидной женщиной за сорок.

— Я столько о вас слышала, девочки, — сказала она и то же самое повторила, пожимая руку Тони Уилсону. Потом снова повернулась к Эмили. — Ваш отец так радовался вашей стипендии.

В крематорий, находящийся где-то в Уэстчестерском графстве, они ехали в лимузине вслед за катафалком: Сара и Тони на откидных местах, Пуки и Эмили сзади. За ними следовали Ирэн Хаммонд и те из родственников покойного, что смогли приехать с севера штата, а также сотрудники газеты «Нью-Йорк сан».

Никакой особой церемонии в часовне не было. Электроорган сыграл несколько тактов, усталого вида мужчина прочел пару общих молитв, гроб сняли с постамента, и на этом все закончилось.

— Подождите! — сказала Сара, когда все вышли наружу.

Она быстро вернулась на свою скамью, чтобы в одиночестве пережить последний всплеск рыданий. Ей как будто не хватило нескольких дней скорби, и вот сейчас ее опущенное долу лицо и плечи должны были содрогнуться в последний раз.

А Эмили так и не прослезилась. Эта мысль беспокоила ее всю обратную дорогу, и ладонь, засунутая между щекой и дребезжащим оконным стеклом лимузина, словно должна была разбередить слезные железы. Она пробовала шептать про себя «папочка», закрывала глаза и пыталась представить его лицо — ничего не помогало. И вдруг, при одной мысли, что, хотя она и не была папиной дочкой, он называл ее крольчонком, у нее перехватило горло и слезы сами потекли. Мать наклонилась и сжала ей руку. Но кого Эмили оплакивала? Отца или Уоррена Мэддока, он же Мэддокс, которого должны были перебросить из Южной Каролины в экспедиционный корпус?

Впрочем, ни того ни другого. И как только до нее дошло, что это все ложь, ее слезы тут же высохли. Как всегда, она оплакивала самое себя — бедную, утонченную Эмили Граймз, которую никто не понимал и которая ничего не понимала.

В течение трех лет Сара произвела на свет троих сыновей, чей возраст Эмили всегда вела от своей учебы: «Тони-младший родился, когда я была на первом курсе, Питер — когда я училась на втором, а Эрик — когда я заканчивала третий».

— Ты посмотри, как они плодятся! — воскликнула Пуки, узнав о третьей беременности дочери. — Я думала, такое бывает только в итальянской деревне.

Эта беременность оказалась последней — тремя мальчиками дело ограничилось, — но всякий раз, закатывая глаза, Пуки давала понять, что они и так переборщили.

Даже известие о первой беременности ее как будто огорчило.

— Нет, я, конечно, рада за нее, — сказала она младшей дочери. — Просто Сара еще так молода.

За это время Пуки успела отказаться от апартаментов на Вашингтон-сквер. Она устроилась на скромную должность в конторе по продаже недвижимости в районе Гринвич-виллидж и перебралась в маленькую квартирку в доме без лифта, рядом с Хадсон-стрит. Эмили приехала к ней из Барнарда на уик-энд.

В данную минуту Пуки делала на ланч бутерброды с сардинами.

— А кроме того… — Она сняла с консервной банки жирную маслянистую крышку и облизала пальцы. — А кроме того, ты можешь представить меня бабушкой?

Эмили хотела ответить, что ее и матерью-то трудно представить, но сдержалась. Эти уик-энды для нее были настоящим испытанием. Завтра им предстояло совершить первое совместное паломничество в имение Уилсонов, в Сент-Чарльз, Лонг-Айленд.

— Сколько, говоришь, туда добираться?

— Сколько миль, не помню, а езды на поезде часа два. Приятное путешествие, если взять с собой что-нибудь почитать.

Эмили захватила с собой английский учебник, но только она его раскрыла, как появился контролер. Он прокомпостировал их билеты со словами «Пересадка вимайке».

— Что он сказал? — шепотом спросила Эмили.

— Чтобы попасть на поезд в Сент-Чарльз, надо сделать пересадку на станции Ямайка, — объяснила Пуки. — Это много времени не займет.

Еще как заняло! Они простояли полчаса на платформе, на жутком сквозняке, пока наконец не загромыхал прибывающий состав — и это было только начало! Интересно, все поезда на Лонг-Айленд были такими же шумными, грязными и давно не ремонтировавшимися или только те, что следовали до Сент-Чарльза?

— Такси здесь, конечно, нет из-за войны, — сказала Пуки, когда они наконец вышли на маленькой станции, — но здесь пешком недалеко. Ты только глянь, какие деревья! А этот воздух!

На главной улочке Сент-Чарльза они прошли мимо винного магазина, скобяной лавки и неопрятного вида заведения, предлагавшего «КРОВЬ И ПИЯВОК», после чего свернули на проселочную дорогу, и выходные туфли-лодочки Эмили тут же стали увязать в грязи.

— Еще далеко? — спросила она.

— Пройдем вот это поле, потом лесок, и мы на месте. Боже, какая красота!

Долго ли, коротко ли, показалось имение. Эмили готова была признать: да, красиво, хотя и запущенно. Подъездная дорожка, утонувшая среди деревьев и живых изгородей, в какой-то момент раздвоилась.

— Большой дом там, отсюда он почти не виден, туда мы наведаемся позже, — сказала Пуки. — А Сарин коттедж в эту сторону.