Слабо в меня влюбиться? - Яна Лари

Влажную голову практически сразу прихватывает льдом, а атласная подкладка ледяная аж жжётся! Лупит по продрогшей заднице на каждом шагу, да так, что Саше Грей и не снилось.

Шлёпаю и содрогаюсь.

Переместившись за угол, сворачиваю в сквер. Разбивать сердца.

Полагаю, мой вызывающий перформанс прекрасно проглядывается издалека. Зимние сумерки и сказочный дол… говязый детина в одном пальто, мчащий стремительной походкой к потенциальным зрителям.

В сквере, как назло, ни одного тёмного участка. К тому же у крайней скамьи собралась целая толпа… И конечно же, комбо — судя по долетающим до меня обрывкам фамилий — это наши студенты.

При виде меня компанию охватывает выразительное молчание.

Мои шансы проскочить неопознанным стремятся к нулю. Рвануть назад тоже не вариант. Трусов гнобят ещё больше, чем психов.

Ребята дают мне с ними поравняться. Тишина звенит, как ветряной колокольчик над дверью!

Невозмутимо прохожу зачарованную компашку, и только затем меня догоняет брошенное в спину:

— Эй, Льдов, а как же распахнуть полы и крутануть бубенцами?

— А у него при температуре ниже нуля крутить нечем, — хохочет какая-то девчонка.

Над сквером цепной волной разливается раскатистое ржание. Мои надежды мирно пройти мимо автоматом сворачиваются в ту же непотребную фигуру, что и великодушно оставленный Леркой носок.

Флегматично оборачиваюсь к зрителям лицом. Среди малознакомых физиономий обнаруживается даже златокудрый Аристов, который уже одним своим надменным видом автоматически подбивает совершить рокировку.

Болвану, что ли, невдомёк, что хорошо смеётся тот, кто смеётся последним?

— Кто из вас заказывал приват? — Холодно оглядываю собрание анонимных слюнтяев.

Слабые всегда травят стадом.

— Ну я, допустим, — с вызовом подаёт голос картавый задохлик, неудачно возомнивший себя королём положения.

Он всё так же продолжает меня мерить насмешливым взглядом, а я… Я хочу его морально утопить в самом что ни на есть прямом смысле этого слова. Прямо здесь, перед всеми. В целях исключительно воспитательных и несущих бесценный опыт. Да так, чтоб каждый из собравшихся вокруг подпевал ещё долго отнекивался, что жал ему руку.

— Так и быть… — Уверенно встаю напротив «главного». — Смотри, малыш. Свои-то не отросли.

Никто до последнего не верит всерьёз в то, что я это сделаю. С усмешкой распахиваю полы пальто…

Картавый впивается в меня до того недоверчивым взглядом, что поначалу никак не реагирует на прорывающую стылый воздух тугую струю.

Шепотки вмиг стихают, и в неестественной тишине бодрое журчание остаётся наедине с общим шоком.

Итог: брюки задохлика подмочены заодно с репутацией. Я же преспокойно заканчиваю справлять нужду и даже застёгиваюсь на все три пуговицы.

— Ещё пожелания будут? — уточняю, демонстративно разминая плечи, но желающих со мной связываться столько же, сколько и заступаться за растерявшегося главаря. Теперь все смеются не с ним, а над ним. — Нет? Тогда я дальше пойду.

И даже догонять меня никто не собирается.

До моего двора рукой подать. Смотрю на свет, горящий в окне Леры, и на лицо тут же наползает моя самая кровожадная улыбка из всех возможных.

Ну, что, Бойко, поиграем?

Я иду к тебе.

Лера

Устроившись у окна с кружкой горячего какао, высматриваю Яна. У парадной двери давно зажёгся фонарь, а Льдов всё не возвращается.

Я всё ещё злюсь на него нечеловечески! Но не могу улечься, пока не буду знать, что этот чурбан бесчувственный добрался без особых потерь. Всё-таки друг. Единственный. Закадычный.

Мой, а не этой пустоголовой Куницыной!

Отчего-то так тоскливо, так скребёт в груди. Поплакать, что ли?

Несвойственный мне малодушный порыв так и умирает в зародыше, когда из-за поворота выскакивает Льдов, являя собой вестника апокалипсиса, Харона и Вельзевула в одном лице. Полы чёрного пальто развеваются от быстрого шага, а взгляд сразу же прицельно упирается мне в окно.

Я отшатываюсь в темноту, вмиг передумав заламывать руки. Сердце на долю секунды сбивается, а затем принимается часто-часто тарабанить мне в рёбра.

Его неприкрытая ярость как бальзам на душу. Ручаюсь, теперь в буйной головушке Яна не осталось никаких посторонних персонажей. Только я.

Выбежав в коридор, не дыша, прикладываюсь ухом к входной двери.

Пульс бешено скачет в такт громкому эху его шагов. Десять минут, ровно столько я даю ему на то, чтобы принять горячий душ и одеться.

Льдов справляется за семь.

Осторожно, чтобы не скрипнули петли, приоткрываю дверь, впуская друга до того, как он со всей дури ударит по кнопке звонка.

Мама на ночном дежурстве, а в бабушкиной комнате фоном бубнит телевизор. Сон у неё крепкий — хоть из танка стреляй, но я всё равно почему-то не решаюсь шуметь. Быстро прижимаю палец к холодным губам Яна и решительно утягиваю парня в свою комнату, где сразу же припираю его к стене.

— Как прогулялся? — интересуюсь с усмешкой, запивая волнение щедрым глотком какао.

Я недавно ругалась на перегоревшую лампочку, а теперь даже рада непривычному полумраку, скрывающему разгул моих эмоций, возникших от одного созерцания вызолоченного светом торшера лица Льдова.

— Сказочно, — рычит он без энтузиазма. Фланелевая пижама трещит и стягивает меня тугим корсетом, сжатая по бокам от талии в его кулаках.

— А как же подробности? — Вскидываю бровь. — Друг мой, ты сегодня немногословен.

— Лучше бы и тебе заткнуться.

Его глаза опасно вспыхивают, на что у меня по спине от затылка бежит холодок. Только какой-то неправильный, доставляющий нервирующее наслаждение.

— Я бы с радостью, Льдов, да пока не умею читать твои мысли.

— Так воспользуйся логикой, Бойко. Для чего тебе мозги?

— Чтобы бесить тебя, — посмеиваюсь, в ответ на тихий мат, сорвавшийся с его языка. — Шучу. Просто ты так взвинчен… Хочешь горячего какао? — Выставляю между нами кружку, но когда Ян отпускает меня, чтобы взять её в руки, проворно отступаю на шаг и опрокидываю в себя последний глоток. — Ой, закончилось. Как и твоё красноречие.

Он холодно смотрит на меня сверху вниз с высоты своего немалого роста. Впервые не поддаётся на мои провокации и мне становится страшно, что тот мальчишка, рядом с которым прошло моё детство, вдруг вырос из тесных оков нашей дружбы. А к новому Яну я не знаю подход.

— Верни мой рюкзак, — в его коротком вздохе отчётливо звучат кровожадные нотки.