Парадокс и контрпарадокс. Новая модель терапии семьи, вовлеченной в шизофреническое взаимодействие - Джулиана Прата

делает что-то хорошо, то он делает это исключительно ради получения одобрения или похвалы. В таком случае выражение одобрения или похвалы означало бы удовлетворение ожиданий другого и, тем самым, уступку, капитуляцию, переживание потери престижа и авторитета.

Чтобы поддерживать престиж и авторитет, необходимо отказать в одобрении, найти что-то для критики или насмешки: "Да, но ты мог бы сделать это лучше"; "Прекрасно, но в следующий раз…".

Что же происходит с обоими партнерами, когда на базе своих исходных контекстов научения они пытаются построить новый? Обоими владеет одно и то же желание, одно и то же напряжение. Каждому необходимо наконец-то суметь определить отношения и получить одобрение. Но кого же он выбрал себе компаньоном в этом предприятии? И вновь и вновь мы убеждаемся, что он выбрал "трудного" партнера, то есть такого, кто отягощен абсолютно теми же проблемами.

Объяснение этого феномена мы можем найти у Бейтсона:

"Проблемы подобного типа довольно часто встречаются в психиатрии и, возможно, могут быть поняты лишь на основе модели, согласно которой в определенных обстоятельствах дискомфорт организма вызывает положительную обратную связь, ведущую к усилению поведения, предшествовавшего дискомфорту. Такая положительная обратная связь позволяет удостовериться, что именно данное поведение было причиной комфорта, а также усилить дискомфорт до некоего порогового уровня, превышение которого может привести к качественным изменениям. Следует заметить, что возможность существования такого контура положительной обратной связи, вызывающего стремительное нарастание дискомфорта вплоть до достижения некоторой пороговой точки (быть может, находящейся по другую сторону смерти), не находит места в традиционных теориях научения. Однако, стремление верифицировать неприятный опыт путем повторного его переживания – обычная человеческая черта. По-видимому, это именно то, что Фрейд называл инстинктом смерти" (Bateson 1972, р. 327–328; курсив наш. – Авт.).

Наш опыт показывает: описанный Бейтсоном дискомфорт является следствием того, что человек, который в процессе определения взаимоотношений пытается поднять себе цену, в результате обнаруживает, что он пал еще ниже, чем до этого Следует пояснить, что мы имеем в виду вовсе не попытку контролировать других людей, а попытку контролировать взаимоотношения.

Человек нелегко воспринимает такого рода неудачи; он с болезненной навязчивостью будет стремиться вернуться на поле битвы, чтобы попытаться еще и еще раз что-то предпринять. Он даже с Богом ведет такую же битву, о чем мы узнаем из Первой Книги Бытия, где Адам и Ева спрашивают, почему они не должны есть фрукты с дерева. Не что иное, как спесь[6], привела человека к изгнанию из рая взаимного сосуществования вместе с его Творцом, изначально его признавшим и с радостью принявшим.

В этом смысле спесь и есть та самая общечеловеческая черта, о которой говорит Бейтсон, – стремление рано или поздно "добиться успеха", пусть даже ценой смерти. Именно спесь, вдобавок гипертрофированная соответствующей исходной системой научения, побуждает каждого члена пары выбрать себе "трудного" партнера. И именно благодаря ей каждый из них хочет вновь бросать вызов судьбе и надеется на конечный успех.

Легко убедиться, что позиции двух партнеров во взаимоотношениях идентичны и симметричны. Каждый отчаянно стремится захватить право определять взаимоотношения[7], и каждый снова и снова продолжает проверять свою позицию, таким образом постоянно подвергая себя риску поражения.

Однако спесь, эта гипертрофированная гордыня, гнездится в каждом из супругов и не может согласиться с поражением. Неудача (или даже просто возможность ее) оказывается совершенно невыносимой, она должна быть предотвращена любой ценой. Уход от конфликта сам по себе не решает проблему, в данном случае это равносильно признанию поражения. Борьба должна продолжаться, но без риска для противников. И они находят единственный выход – избегание какого-либо определения взаимоотношений. Каждый должен дисквалифицировать свое определение взаимоотношений прежде, чем другой получит шанс сделать это.

Так начинается великая игра[8], так формируются ее тайные правила. Общение между двумя партнерами, взаимно пытающимися не раскрывать себя, приобретает все большую загадочность. Они учатся мастерски уклоняться от любых явных противостояний и становятся асами, сущими виртуозами парадокса, пользуясь сугубо человеческой способностью общаться на вербальном и невербальном уровнях одновременно, непринужденно перепархивая с общего на частное так, как если бы это были совершенно равноценные вещи. Расселовский парадокс становится для них естественной средой обитания.

Коммуникативные маневры, характерные для шизофренических трансакций, хорошо известны. Это частичная или полная дисквалификация сообщения, уход в сторону от основной проблемы; изменение предмета разговора, непоследовательность, амнезия и, наконец, в качестве высшего пилотажа – "неподтверждение".

Применяя термин неподтверждение, мы имеем в виду тип реакции одного из собеседников на определение, которое другой пытается дать самому себе. Эта реакция не является ни подтверждением, ни отрицанием. Скорее это нечто загадочное и неадекватное, утверждающее примерно следующее "Я не замечаю тебя. Ты не здесь. Ты не существуешь"

Работая с семьями, мы обнаружили также другой метод неподтверждения, еще более убийственный и изощренный, когда сам автор сообщения квалифицирует себя как несуществующего, говоря примерно следующее: "Я на самом деле не здесь, я не существую для тебя".

Важность и частоту использования этого маневра мы начали понимать после того, как впервые выявили его на сеансе с семьей ребенка-психотика младшего подросткового возраста, когда он неожиданно заявил: "Я изо всех сил пытаюсь материализовать мою мать". Только в этот момент мы поняли смысл того странного впечатления, которое производила на нас мать: она ни в какой мере не включалась в ситуацию, витала где-то далеко, происходящее вызывало у нее скуку. Она заражала нас этим состоянием, возбуждая чувства безнадежности и изнеможения, которые мы прежде привыкли связывать с "типом" семейного взаимодействия.

Каким образом можно войти в контакт с кем-то отсутствующим? И, с другой стороны, можем ли мы сами существовать в отношениях с кем-то, кто не существует. (Это как в том детском стишке про маленького человечка на лестнице[9]). С тех пор мы стали довольно часто обращать внимание на этот маневр неподтверждения себя, приводящий к неподтверждению других, в семьях, вовлеченных в шизофреническое взаимодействие.

К тому времени, когда пара обращается за терапией, игра уже успела стабилизироваться, и терапевтам приходится иметь дело с симметрией, спрятанной за скоплением маневров, таких сложных и дезориентирующих, что партнеры могут выглядеть любящими и преданными друг другу, полными заботы о взаимном благополучии. Но как бы то ни было, с любовью или без нее, – ясно, что эти двое на самом деле неразделимы, и нам хочется спросить себя: "Что может объединять их при таких сложных взаимоотношениях?"

Исследователи семей с шизофреническими взаимоотношениями неоднократно констатировали, что родители в этих семьях хрупки и ранимы и цепляются за партнера в постоянном страхе быть покинутыми, но в то