Прощай, гвардия! - Дмитрий Дашко

Но я дал ему отмашку:

— На своих двоих доберусь.

— Как же так, барин?

— Да так. Пешком прогуляюсь. Разомнусь чуток.

— Дело ваше, барин, — согласился Евстигней.

На днях было потепление, и снег превратился в липкую грязную кашу, зато ночью ударил мороз градусов так в тридцать (по личным ощущениям). В результате улицы превратились в каток. Приходилось передвигаться со скоростью беременной улитки, чтобы не грохнуться и не сломать руку или ногу.

Карлу повезло больше. Он мог преспокойно манкировать служебными обязанностями еще пару дней и потому бессовестно дрых в своей комнате. Кажется, один. Православные пуритане до мозга костей, Карповы не давали никакой поблажки даже «младшему барину».

Балагура и его приспешников я не боялся. Никто в городе не знает о том, что я вернулся. Даже моя суженая. Настя не раз справлялась обо мне у Акулины, но к невесте я хотел заявиться при полном параде.

Разумеется, не обошлось без сюрпризов. Я прошагал приличное расстояние, умудрившись упасть не больше пяти-шести раз. Ничего не сломал и не разбил, но синяками и шишками обзавелся. Не будь на мне меховой одежды, смягчавшей удары, потери для здоровья могли оказаться гораздо существенней. Я мысленно поблагодарил Акулину за предусмотрительность и заботу.

На пустыре со мной поравнялась темная карета на полозках без герба. Она сразу выпала из поля моего зрения, потому что мне было на нее наплевать. Подумаешь, катят люди по своим делам. Ну и пусть катят дальше. Ничего против не имею.

Но вот люди в карете имели что-то против меня.

Дверца распахнулась. Сразу несколько пар рук вцепились в ворот моей шубы, резко дернули, затаскивая внутрь.

Подобная наглость сбила меня с толку. Я и сопротивляться-то по-настоящему начал, когда было уже поздно. Секунда, и меня зажали как в тисках два мордоворота с простыми, как три копейки, холуйскими физиономиями.

— Он?

— Он!

Бац!

Интересно, почему во Вселенной так много тьмы и почти нет звезд?

Могутный широкоскулый мужик с густой бородой клинышком, толстым носом, суровыми колючими глазами и обширной плешью сидел подбоченясь, накинув на плечи парчовую шубу, и пытался пробуравить меня взором.

Видимо, считал себя не в меру крутым, но не на того напал. Поджилки у меня от страха не тряслись. Скорее наоборот: я только начинал заводиться.

Выглядело происходящее дурацким фарсом. То, что плешивый не имеет никакого отношения к Балагуру, стало ясно с первого взгляда. Тут было что-то другое. Причины еще предстояло выяснить.

Либо ошибка, либо кто-то давно точил на меня зуб.

Я прикинул, на чей хвост успел наступить за время работы в Военной комиссии. Пострадавших, разумеется, хватало, причем заслуженно. Метлой поганой повымело многих, но вряд ли они связывали крутые перемены в собственной жизни с неким бароном фон Гофеном. По сравнению с величинами, утверждавшими и подписывавшими реляции, я был микробом.

А плешивого вообще видел первый раз, его физиономия ни о чем мне не говорила.

Лучи яркого морозного солнца били сквозь высоко поднятые окна. В комнате было натоплено до одурения. Печи, наверное, раскалились.

Мужик усердно потел, но шубу не сбрасывал, хотя по насупленному лицу его то тут, то там пробегали тонкие маслянистые потеки, а под ногами уже образовалось мокрое пятно.

Одуряюще пахло травой и благовониями, будто, прежде чем меня сюда притащили, по дому прошелся священник с кадилом. Из красного угла глядели отстраненные лики святых.

— Шапку с него снимите. Да кланяется пусть боярину, — велел из-за спины кто-то невидимый.

Один из холуев сбил с моей головы шапку. Я рванулся, попытался достать его ногой, но сразу трое навалились сзади и оттащили прочь.

— Ишь ты какой! Ерепенится, немчура окаянная! — восхитился невидимый. — Кланяться его заставьте. Хучь лоб ему расшибите.

— Пошли вы! — на чистом русском ответил я. — Перебьетесь!

Сильные руки надавили на шею, заставляя склониться, но я напряг все мышцы, и, как ни пыхтели схватившие меня мордовороты, ничего у них не выходило, пока самый сметливый не догадался применить подсечку. Ноги невольно подогнулись, но даже тогда я не прекратил сопротивляться. Кем бы ни был этот «боярин», унижаться перед ним я не стану.

— Оставьте его, — приказал мужик в шубе, порядком утомленный безрезультатной возней.

Холуи моментально отхлынули. Я сумел выпрямиться во весь рост, поднял с отскобленного до идеальной чистоты дощатого пола шапку, отряхнул и водрузил на природой предназначенное место.

Во мне заговорила злость.

— По какому праву меня схватили? Вам что, жить надоело?

Плешивый и невидимый с издевкой засмеялись. Дождавшись, когда они перестанут трясти животами, я повторил:

— Еще раз спрашиваю: по какому праву вы меня схватили и привезли сюда?

— Как ты смеешь с болярином Тишковым так разговаривать, немец поганый?! — вынырнул сзади невидимка, оказавшийся узкоглазым (не иначе с татарской кровью) кривоногим толстяком с необъятным пивным чревом.

Я окончательно обозлился:

— А тебе какое дело, дядя? Чего пузо на меня выпятил, болван? Стоишь, как баба на сносях.

Толстяк чуть не поперхнулся, зато боярину мой наезд неожиданно понравился. Он захохотал, но уже безо всякой издевки. То был смех нормального веселого человека.

Тут я сообразил, что фамилия боярина мне знакома. Уж не Настин ли это сродственник?

Так уж получилось, что ничего толком о ее семье мне узнать не удалось, некогда было этим заниматься: то многочасовые совещания Военной комиссии, то поход в степь. Про то, как валялся без памяти после ранения, вообще молчу. Знаю лишь, что сиротой казанской моя драгоценная точно не была. И приданое за ней маячило немаленькое. Анна Иоанновна, когда занималась обустройством моей с Настей личной жизни, недвусмысленно об этом говорила.

А что из этого следует? Да то, что устроили мне такие вот своеобразные смотрины родители невесты.

Долго же они моего возвращения дожидались! Ладно, «папаня», понятия не имею, чего ты от меня добиваешься, но я с тобой потолкую как положено.

Но без свидетелей. Нечего чужим в семейные разговоры вмешиваться.

Взгляд в сторону. Так, вот этот мордоворот вырубил меня в повозке. С него и начнем.

— Эй, чучело, ну-ка поближе подойди.

— Ась?

Хрясь! На силушку я не поскупился, в нокаут отправил с одного удара. Так, кто тут проходит как номер второй? Дуй сюда, голубчик.

Драка на кулачках — известная русская забава, однако британские джентльмены не зря разрабатывали свои хуки и апперкоты. Сила силой, но, как говорят педагоги, знания, умения и навыки сбрасывать со счетов нельзя.