Предатели - Валерий Николаевич Сафонов

600 метрах, а лейтенанту госбезопасности Стрелкову – справа на 250 метров для наблюдения за сопредельной территорией с правого фланга.

Позже было установлено, что фактически Дамаев расположился от места залегания Люшкова на 300 метров, а Стрелков – на 24 метра.

Местность в районе перехода Люшкова за границу была пересеченная. В 10 метрах от того места, где располагался Люшков, начинался распадок со средним падением. Человек скрывался в нем примерно через 20 шагов. Он просматривался только с точки залегания Люшкова.

В это время было пасмурно, облачно и темно. С 5 часов до 7 часов 30 мин стоял большой туман. Видимость была ограниченная. Силуэт человека можно было заметить не более как на 25—30 метров. Место расположения Люшкова с позиции Дамаева из-за складок местности не просматривалось, а с позиции Стрелкова просматривалось только в условиях хорошей видимости.

Около 2 ч. 30 м. 13 июня Дамаев, считая, что Люшков уже закончил операцию по связи с агентом, снялся со своей позиции и пошел к месту, где оставался Люшков. Однако последнего там не нашел. Дамаев сообщил об этом Стрелкову. Полагая, что Люшков, как и в прошлый раз, заблудился или же где-нибудь поблизости спит, они не приняли мер к немедленному сообщению о чрезвычайном происшествии, решив искать Люшкова самостоятельно.

Лишь после 7 часов утра, когда разошелся туман и стало светло, Стрелков и Дамаев отчетливо увидели идущий след от места залегания Люшкова по пади за границу. Полагая, что он заблудился и находится где-нибудь поблизости, Дамаев дал с промежутками 2 ракетных выстрела. Затем они обследовали весь участок границы и лишь в начале 9-го часа, по распоряжению Стрелкова, Дамаев отправился на заставу и по телефону сообщил в Посьет полковнику Иванову о происшествии. После чего возвратился к месту залегания Люшкова и пошел по обнаруженному следу через линию государственной границы на сопредельную территорию на расстояние в 1 километр от линии границы. При выходе на дорогу, идущую от погранзнака № 8 к японской заставе Пензау, след терялся. Осмотрев в этом районе местность, Дамаев около 10 часов вернулся обратно. Японских нарядов во время нахождения на сопредельной территории он не встретил.

При обследовании места, где располагался Люшков, никаких других следов или признаков насильственного увода Люшкова на сопредельную территорию обнаружено не было. Люшковым была оставлена зеленая пограничная фуражка, которой он маскировался, направляясь с заставы на линию границы, форменный плащ, коробка к пистолету «маузер» и бутылка от нарзана.

На сопредельной территории в течение дня 13 июня пограничными нарядами отмечалось необычное оживление, это выражалось в движении автомашин и в том, что с японской заставы Пензау в сторону государственной границы на машине были выброшены 2 наряда – один в составе 4 человек в направлении погранзнака № 8, второй – в составе 7 человек в направлении погранзнака № 7, что ранее не отмечалось.

Факт бегства начальника УНКВД Дальневосточного края к японцам был очевиден, хотя информации о нем в первое время никакой не было.

Расследование мотивов бегства Люшкова. Как и следовало ожидать, после этого события была арестована жена Люшкова – Письменная Нина Васильевна.

15 июня 1938 г. на допросе она сообщила заместителю наркома НКВД Фриновскому, что с Люшковым она познакомилась в 1931 г. в гор. Харькове и через месяц – полтора после знакомства вышла за него замуж и уехала с ним в Москву, по месту его новой службы.

Она рассказала, что у Люшкова живут в Харькове мать, брат Семен, две сестры – Лиза и Нюра. Семен Люшков работает инженером, за принадлежность к троцкистам его в 1935 г. или в 1936 г. исключили из партии. До этого муж был с ним в хороших отношениях, Семен гостил у них в Москве. Со своими сестрами Люшков был менее близок, чем с братом, но тем не менее всегда заботился о них, посылал им и матери деньги. Нюра была им устроена на службу в ПК (перлюстрация корреспонденций). Вторая сестра, Лиза – врач.

Наиболее близкими друзьями Люшкова были: И.М. Леплевский, М.А. Каган, Г.М. Осинин. С этими людьми у Люшкова была политическая дружба и между ними, особенно между Люшковым и Леплевским и Люшковым и Каганом, не было секретов.

До осени 1931 г. Люшков был в очень хороших отношениях с В.А. Балицким, но со времени переезда Балицкого в Москву в качестве зампреда эти отношения ухудшились. Люшков объяснял этот поворот во взаимоотношениях тем, что последний поддерживал, как он выражался, выскочку – Письменного и его преследования меня, как бывшей жены Письменного. В самом деле, как потом оказалось, Люшков изменил свои отношения к Балицкому потому, что он начал сближаться с Ягодой и его группой. Когда И.М. Островский сблизился с нашим домом, он неоднократно подчеркивал хорошие отношения и доверие Ягоды к Люшкову.

Люшков установил также хорошие отношения с Я.А. Дейчем, Б.Д. Берманом, они бывали друг у друга на дому; кроме того, бывали иногда у Л.Д. Вуля. Он был также в хороших отношениях с Дейчем Максом, Бельским Яшей и Западным Семеном.

Нина сообщила, что в 1935 г. они с мужем отдыхали в Сочи совместно с А.А. Андреевой, с которой близко сошлись. Позже они бывали друг у друга.

Она отметила, что до 1936 г. у Люшкова была троцкистская литература: собрание сочинений и несколько книг Троцкого, изданных за границей. Эту литературу он частично сжег дома в 1936 г., а часть книг, по его словам, отнес в НКВД. Вместе с троцкистской литературой хранилось несколько журналов «Социалистического вестника».

Как Люшков реагировал на снятие Ягоды, жена Люшкова не вспомнила, но арест Молчанова, по ее словам, очень взволновал и Люшкова и Кагана. О чем они узнали в Ростове. Этот период работы Люшкова она характеризует большой нервозностью с его стороны. Я.А. Дейч ежедневно, иногда по нескольку раз в день звонил Люшкову в Ростов по ВЧ и информировал его о московских новостях. Эти новости и служили причиной волнений Люшкова. Если эти разговоры по телефону происходили в ее присутствии, то они носили условный характер, так что ей трудно было догадаться, о чем и о ком идет речь. С назначением Люшкова на ДВК он успокоился, считая, что Н.И. Ежов относится к нему хорошо, но в январе 1938 г. в настроениях Люшков произошла перемена – он начал нервничать и беспокоиться. Появилось большое беспокойство и у Кагана.

Будучи с Люшковым в январе 1937 г. в Москве, Нина спрашивала его, не боится ли он ареста в связи с арестами ряда его близких знакомых и