Цеховик. Книга 1. Отрицание - Дмитрий Ромов

злость. – Да я таких, как ты, знаешь сколько повидал? У этих орлов детдомовских всё на рожах написано, вся история. Стопудово они у тебя на учёте стоят, тут и к бабке не ходи. А ты мне чё впариваешь? Агитируешь за советскую власть? Слышь, дяденька милиционер, а ты не оборотень в погонах? В третье управление КГБ давно заглядывал? Так я тебе могу помочь совесть очистить.

Капитан вскакивает.

– Ты, Брагин, за языком-то следи, – говорит он не то с недоумением, не то с испугом. – Я понимаю, ты головой ударился. Но оскорбление при исполнении…

– Выкормыш Щёлоковский, – цежу я сквозь зубы.

– А ну повтори!

– Иди, показалось тебе, – говорю я и отворачиваюсь к стене. Не хочу смотреть, как он изображает из себя большого и могучего начальника.

–Не ожидал от сопляка отпор получить? – посмеивается мой сосед. – Иди, капитан, иди. Парень по состоянию здоровья не может на вопросы отвечать, не помнит ничего. Потом придёшь, когда выздоровеет.

– Я тебя предупредил. Решай сам, Брагин, – зло говорит капитан. – Надеюсь, мозги у тебя на место встанут.

Он выходит хлопнув дверью так, что рифлёное стекло в ней ещё долго дребезжит.

– Слышь, Егор, – говорит сосед, – лихо ты его.

Я не отвечаю.

– Серьёзный ты, как я вижу. Я кстати Юрий Платонович. А ты вроде как Егор, так что ли?

– Похоже на то, Юрий Платонович, – поворачиваю я голову.

– Гляжу парень ты интересный, только не пойму зачем милиционеру всё рассказывать взялся. Им же вообще верить нельзя.

Я тяжело смотрю на него. Что за зверинец, честное слово! Один питомец лучше другого.

– А ты, Юрий Платоныч, человек авторитетный похоже.

– Ух, ты! Взгляд-то какой. Волчонок прям. Авторитет, сынок, годами зарабатывается, десятилетиями. Так что ты полегче на поворотах. Не с ментом базаришь.

– Понятно.

– Ну и хорошо, раз понятно. Я тебе вот что скажу. Собственные проблемы самому решать надо, а не на посторонних надеяться. Усёк?

Дедушка мой приговаривал: «Усёк, Васёк?». Интересно, если сейчас действительно восьмидесятый год, значит он живой ещё. И родители тоже. Хм, ну и дела… Или, если у меня крыша поехала, то я их не и узнаю сейчас? Или они теперь Брагины, а не Добровы?

– А олимпиада закончилась уже? – спрашиваю я.

Юрий Платонович довольно долго не отвечает, а потом говорит:

– Не похоже, что ты комедию ломаешь. Не помнишь что ли?

– Тут помню, тут не помню, – отвечаю я цитатой из «Джентльменов удачи».

– Ну-ну, – хмыкает сосед. – Остряк, значит. Не начиналась ещё. Летняя она. А Каха твой тоже здесь лежит. Через одну палату отсюда. Вот тебе и возможность всё урегулировать без ментов. Усёк, Васёк?

А вот это интересно. Неужели действительно нас в одно отделение положили? Ну а что, с другой стороны, подумаешь, пацаны подрались. Может им ещё охрану у палаты выставить?

– Охраны нет у палаты? – спрашиваю я.

Сосед хмыкает:

– Слышь, а может ты с Марса прилетел, малой? Или детективов начитался?

– Ну и хорошо, что нет. Это я так, на всякий случай. Пошли, дядя Юра, покажешь. Поговорю я с Кахой вашим.

– Не наш он, а твой. Но показать могу. Самому интересно посмотреть, что делать будешь. Но только не сейчас, после отбоя.

– После отбоя сестра спалит скорее. Тихо будет, каждый звук слышно, а сейчас смогу незаметно проскользнуть. Народ там же ходит по коридору.

– Ну пошли, коли не шутишь, – говорит он, поднимаясь с постели.

Я снова повторяю манипуляцию с бинтом, вытаскивая иглу, и встаю на ноги. Голова по-прежнему шумит, но боль постепенно отступает.

– Юрий Платоныч, постоишь на вассаре? – спрашиваю я.

– Ага, раскатал ты губу, я смотрю. Борзый, далеко пойдёшь…

– Если не остановят?

Он снова хмыкает.

Я выглядываю в коридор и вижу гораздо более оживлённую картинку, чем до этого. Несколько больных в халатах стоят у окна, санитар везёт каталку, слышны громкие голоса, наверное врачей. Сосед выходит и двигается в противоположную от туалета сторону.

Через одну дверь от нас он останавливается и наблюдает, как я ковыляю вдоль стеночки.

– Здесь, – показывает он на приоткрытую дверь.

Я резко её распахиваю и захожу внутрь. В палате всего один человек, я этого и ожидал. Каховский. Он узнаёт меня сразу и в его глазах загорается злой огонёк. Я несколько секунд ничего не говорю и молча его рассматриваю. Голова его замотана, как и у меня, морда синяя. Всё-таки неплохо я ему приложил.

– Здорово, Каха, – говорю я мрачно и делаю шаг в его сторону.

3. Где мои семнадцать лет?

– Чего хотел? – зло выплёвывает Каха и косится на Юрия Платоновича. – Извиняться публично придётся. И полтинник сверху положишь ещё. Ясно?

– Публично? Так вон я свидетеля привёл для публичности. Недостаточно тебе? – хмыкаю я.

– Пошёл на х**, – шипит он.

– Ого, а ты смелый, – качаю я головой. – И дерзкий. Может, ты Бэтмен, а?

– Я тебя… – хочет он сказать ещё что-то явно очень грубое, но такой возможности я ему не даю.

Мне надо вопрос закрыть быстро и эффективно. Тут и так не пойми что творится, не хватало ещё, чтобы инспектора по делам несовершеннолетних мне мозг выносили.

Я делаю быстрый рывок, стараясь не обращать внимания на резкую боль в голове, и ставлю колено на горло этому уроду, заодно прижимая его левую руку с подключённой к ней капельницей.

Каха хрипит, пытается отбиваться свободной правой рукой, но я её перехватываю и заламываю кисть. Если бы не сдавленное горло, он бы завыл на всю больницу.

– Слушай сюда, брателло, – говорю я спокойным, немного даже зловещим голосом. – Вот ту штуковину, на которую ты меня послал, я тебе отрежу. Вот этой самой рукой.

Я несколько раз поворачиваю перед его лицом свободную руку, с растопыренными пальцами опухшими после вчерашнего.

– Отрежу и забью тебе в глотку. Ты понимаешь, что я говорю? Мигни, если понимаешь.

Но он даже мигнуть сейчас не может. Я чуть ослабляю нажим.

– Адрес я твой знаю, – продолжаю я, – и батя твой тебя не спасёт. Улавливаешь суть? Может, он меня и прижмёт потом, может даже на малолетку отправит, только тебе уже всё равно будет. Ты