Проклятые - Чак Паланик

― Потом я смыл свой риталин в унитаз, поехал в школу на тачке предков и вынес футбольную команду и троих учителей — все они сдохли, сдохли, сдохли!

Он встает, подносит невидимое дуло ко рту, собирает губы трубочкой и сдувает невидимый дымок.

― Бред собачий! — кричит голос Паттерсона, футболиста, уже совсем сложившегося в подростка с рыжими волосами, серыми глазами и большим номером пятьдесят четыре на футболке. В одной руке у него шлем. По каменному полу клетки стучат острые стальные шипы его бутс.

― Полная лажа. — Паттерсон качает головой. — Я видел твое дело, когда тебя сюда сослали. Там написано, что ты просто магазинный воришка.

Леонард-зануда хихикает.

Арчер хватает с земли твердый, как камень, поп-корновый шарик и посылает его низкой подачей в ухо Леонарду.

Повсюду разлетаются крошки поп-корна и несколько ручек из кармана Леонарда. Тот замолкает.

― Представляете, — продолжает Паттерсон, — в деле нашего Великого Серийного Убийцы написано, что он пытался украсть буханку хлеба и пачку памперсов.

Бабетт отрывается от зеркала:

― Памперсов?

Арчер подходит к клетке Паттерсона, просовывает подбородок между прутьями и рычит сквозь стиснутые зубы:

― Заткнись, бандаж мошоночный!

Бабетт спрашивает:

― У тебя есть ребенок?

Арчер поворачивается к ней:

― Заткнись!

― Возвращайся к себе в клетку, — кричит Леонард, — пока нам всем не попало!

― Чего? — Арчер лениво подходит, снова вынимая булавку из щеки, и начинает вскрывать замок на двери Леонарда. — Боишься, что это внесут тебе в личное дело, мелюзга? — Отпирает замок. — Боишься, что тебя не возьмут в Лигу Плюща? — И с этими словами он распахивает дверь.

Леонард хватается за дверь и снова закрывает ее.

― Не надо!

Дверь не заперта и снова распахивается. Леонард удерживает ее и говорит:

― Запри скорей, а то сейчас придет какой-нибудь демон…

Синяя голова Арчера уже приближается к клетке Бабетт.

― Эй, милашка, я покажу тебе такое симпотное место с видом на Море Насекомых, что ты описаешься от счастья!

Он начинает вскрывать ее замок. Леонард держится за прутья своей клетки. Моя распахнутая дверь висит на петлях. Я сжимаю в кулаке бриллиантовый перстень.

Паттерсон кричит:

― Лузер, ты даже Озеро Дерьма не перейдешь!

Распахивая дверь Бабетт, Арчер отзывается:

― Тогда айда с нами, Мошонка! Покажешь!

Бабетт кладет косметику обратно в свою поддельную сумку и говорит:

― Ну давай… Если не струсил.

Она приподнимает и без того короткую юбку, будто подол мог бы запачкаться об пол. Показывая свои ноги практически до трусов, эта мисс Прости Проститутсон выходит из открытой клетки и осторожно шагает поддельными «маноло бланиками».

Леонард наклоняется, чтобы собрать рассыпавшиеся ручки. Вытряхивает из волос комочки липкого поп-корна.

Арчер подходит к клетке Паттерсона. Держит булавку за прутьями, так, чтобы тот не дотянулся, дразнит его:

― Ну что, пойдешь гулять?

Чтобы привлечь внимание Леонарда, я пытаюсь противопоставить современную психологическую корректировку поведения простым старомодным экзорцизмам. Сегодня, если бы любая из моих живых подруг сидела бы весь день у себя в комнате и вызывала рвоту, диагноз был бы «булимия». Вместо того чтобы пригласить священника, который поговорит с девочкой о ее поведении, выразит любовь и заботу и изгонит из нее демона, современные семьи обращаются к психологу. А ведь еще в семидесятых на девочек с расстройствами питания брызгали святой водой.

Моя надежда поистине не знает границ. Но Леонард — елки-палки! — не слушает.

Тем временем Арчер освободил Паттерсона, Бабетт присоединилась к ним, и трое уже направились куда-то прогулочным шагом среди криков и роя черных мух. Паттерсон предлагает Бабетт руку, чтобы той было легче идти на каблуках. Арчер презрительно ухмыляется, хотя, возможно, дело в булавке, проколовшей его щеку.

Я продолжаю говорить, раскрывать собственную теорию пристрастия к ксанаксу как следствия демонической одержимости. А Леонард, мальчик с дивными карими глазами, распахивает свою клетку и бежит за остальными. Мой недавно обретенный друг в аду Леонард карабкается по старым желатинкам и дымящемуся углю. Вертит головой, высматривая демонов, которые могут появиться в любой момент, и кричит:

― Стойте! Подождите!

И догоняет тающий синий ирокез.

Вся четверка почти пропала из виду, съежилась до точек, смело чернеющих на фоне пузырящегося дерьма и растоптанных сладостей. Я выхожу из клетки и делаю первые робкие шаги вслед за ними.

Ты там, Сатана? Это я, Мэдисон. Словно туристическая группа, мы отправились на прогулку по аду: изучаем общую топографию, любуемся достопримечательностями. Правда, одно событие вынудило меня сделать небольшое признание.

Наша компания обошла по краю жирную чешуйчатую Пустыню Перхоти, где ветер, жаркий, как миллиард фенов, сдувает частички отмершей кожи в барханы высотой с Маттерхорн. Потом мы миновали Долину Битого Стекла и, изрядно устав, вышли на утес из вулканического угля, нависающий над огромным бледным океаном, который простирался до самого горизонта. Опалесцирующую поверхность океана не портили ни волны, ни круги. Океан был цвета грязной слоновой кости, почти как потертые «маноло бланики» Бабетт.

Прямо на наших глазах вязкая грязно-белая слизь поднимается и покрывает еще пару сантиметров пепельно-угольного пляжа. Эта мерзкая жидкость такая густая, что будто накатывает на берег, а не омывает его. Судя по всему, отливов в этом океане никогда не бывает, тут всегда приливная волна.

― Зацените! — Арчер машет рукой в кожаном рукаве, описывая широкий полукруг. — Дамы и господа, позвольте представить вам Великий Океан Пролитой Спермы…

По словам Арчера, сюда стекает весь эякулят, извергнутый при мастурбации на протяжении всей истории человечества, начиная с самого Онана. Точно так же, добавляет он, в ад попадает вся кровь, которую проливают на земле. Все слезы. Каждый плевок в конце концов оказывается где-то тут.

― С тех пор как появились видеокассеты и Интернет, — говорит Арчер, — уровень океана поднимается с небывалой скоростью.

Вспоминаю о Папчике Бене и содрогаюсь. Повторяю: долгая история!

В аду земная порнография создает эффект, аналогичный глобальному потеплению на Земле.

Мы все отступаем назад, подальше от дрожащей, поблескивающей жижи.