Как мужик ведьму подкараулил. Народные рассказы и сказки о нечистой силе - Минин

пришлось — и перекусить нечего: вот тут-то задумалась больно старуха, думала себе, гадая крепку думушку, как им быть и на белу свету жить, да чтобы и хлебушка был.

Думала-думала и вздумала думу, да и гуторит своему мальчуге:

— Сынок, поди хоть ты, уведи у кого лошадушек и привяжи их в таком-то кусте да сена дай, а потом отвяжи опять, и отведи в этакую-то лощину, и там поколь[9] пусти их.

Малый ее был, нечего сказать, больно проворен; как услыхал, что матушка ему приказывает, вот он пошел да свел где-то лошадушек, и сделал все так, как матушка ему гуторила.

Про старуху же преж сего была молва, что она-таки кое-что знает и по просьбе кой-когда бывала ворожа.

Как хватились хозяева своих лошадушек, давай искать, и долго бились они, сердечные, да нигде не нашли. Вот и гуторят:

— Что делать? Надоть найти знахаря, чтобы поворожить, хошь[10] бы и заплатить ему не больно много, чтобы найти их.

Вот и вспомнили про старуху, да и говорят:

— Сем-ка[11] пойдем к ней, попросим поворожить, авось она и скажет нам об них что-нибудь.

Как сказано, так и сделано. Вот и пришли к старухе да и бают:

— Бабушка-кормилица! Мы слыхали от добрых людей, что ты кой-чем маракуешь, умеешь гадать по картам и по ним смекаешь, как по-писаному: поворожи-ка и нам, родимая! У нас пропали лошадушки.

Вот бабушка и кажет им:

— Ох, батюшки мои светы, да у меня и мочушки-то[12] нет! Удушье, родимые мои, меня замучило.

А они ей кажут:

— Эка, бабушка, потрудись, желанная ты наша! Это не дарма[13], а мы тебе за работу заплатим.

Вот она, переминаясь и покашливая, расклала карты, посмотрела на них долго и кажет им (хоть ничего не знала, да делать нечего; голод не свой брат, уму-разуму научит):

Эка притча[14]. Подумаю. Глядь-ка сюда, мои батюшки! Вот, кажись, ваши лошадушки стоят в этаком-то месте, в кусте привязаны.

Вот хозяева обрадовались, дали старухе за работу и пошли себе искать своих животинушек[15]. Пришли к сказанному кусту, а там уж их лошадей-то и нет, хоть и было заметно то место, где были привязаны лошади, потому что отрезан гуж от узды и висит на кусте, да и сена навалено, чай, немало. Вот они пришли, посмотрели, а их и след простыл. Взгоревались бедняги и не знают, что и делать, подумали меж собрй и опять отправились к старухе: коли раз узнала, то и теперь скажет.

Вот пришли опять к старухе, а она лежит на печи да уж так-то кряхтит да охает, что и невесть какая болесть на ее приключилась. Они стали ее униженно просить еще им поворожить. Она было опять по-прежнему стала отнекиваться, говоря:

— Мочи нет, и старость-то осилила! — а все для того, чтобы больше дали ей за труды-то. Они обещали, коли найдутся, ничего не жалеть для ней, и теперича дать покель поболе. Вот старуха слезла с печи, покрехтывая и кашляя, раскинула опять карты, призадумалась, посмотрела на них и гуторит:

— Ступайте, ищите их в этакой-то лощине, они там, кажись, ходят, точнехонько ваши!

Хозяева дали ей с радости за работу оченно довольно и пошли от ней опять искать. Вот пришли они в лощину, глядь — а там их лошади ходят целехоньки. Они взяли их и повели домой.

Вот и пошла про старуху великая слава, что, мол, такая-то ворожея умеет ворожить во как: что ни скажет — быть делу так. Эта слава распространилась далеко, и дошел этот слух до одного боярина, у которого пропал целый сундук денег неизвестно куды. Вот как он услыхал, да и послал за бабушкой-ворожейкой свою карету, чтоб ее к нему привезли непременно, будь она хошь как больна. А послал двух своих людей — Самона да Андрюху (они-то и сдули эти деньги у барина. Вот они приехали к бабке и почти силом[16] ее посадили в карету и повезли к барину. Дорогой бабушка начала тосковать, охать и вздыхать, и гуторит про себя:

— Охо-хо-хо! Кабы не мамон[17] да не брюхо, где бы этому делу сбыться, чтобы мне ворожейкой быть и ехать в карете к боярину для того, чтобы он меня запрятал, куда ворон и костей моих не занес. Ох, плохо дело!

Самон это подслухал, да и кажет:

— Чуешь[18], Андрюха! Старуха о сю пору что-то про нас бормочет. Кажись, плохо дело будет!

Андрюха ему гуторит:

— Что ты так сробел, может, это так тебе со страстей почудилось.

А Самон ему бает:

— Послухай-ка сам, вот она опять что-то гуторит.

А старуху самое берет страх и горе: вот она, посидя немного, опять свое твердит:

— Охо-хо-хо! Коли б не мамон да не брюхо, где бы этой оказии сбыться!

Вот ребята давай прислухивать, что старуха бормочет.

А она, посидя немного, опять за свое примется:

— Мамон да брюхо — и бесперечь со страстей[19] все свое несет.

Как ребята это услыхали, и оторопь сильно взяла: что делать? Да и загуторили промеж себя, что надоть бабушку упросить как можно, чтобы она не болтнула этого боярину, а то старая все твердит:

— Кабы не Самон да не Андрюха, где бы этакой оказии сбыться?

Они, окаянные, со страстей-то не разобрали, что старуха гуторит о мамоне да о брюхе, а не Самоне да Андрюхе.

Как меж собой у них сказано, так было и сделано. Вот они и начали просить старуху:

— Бабушка, желанная ты наша, кормилица, не погуби нас, а заставь вечно за тя Бога молить. Ну что тебе будет прибыли погубить нас и оговорить перед боярином? Лучше не сказывай на нас, а так как-нибудь, а мы-то уж тебе за это что хошь заплатим.

А бабушка не дура, себе на уме, чует эти слова, схаменулась[20], и страсть с нее вся соскочила — как рукой сняло, да и спрашивает их:

— Где же вы, детушки, все это дели?

Они говорят уж с плачем:

— Что, родимая, чай, нас сам окаянный[21] соблазнил, что грех такой сделали.

Бабушка опять спрашивает:

— Да где же они?

Вот они и гуторят:

— Да куда ж их окромя было спрятать-то, как не на мельницу под гать[22], покуля пройдет такая непогодь.

Вот