Львы Сицилии. Закат империи - Стефания Аучи

– Что вы хотели бы, дон Иньяцио?

– Проект.

– Проект чего?

– Литейного завода.

Дамиани Альмейда закрывает глаза. Вспоминает старое здание, пыль и копоть и толпы рабочих.

– «Оретеа»?

– Других, по крайней мере сейчас, у меня нет, – улыбается Иньяцио.

Они замолкают. Изучающе смотрят друг на друга.

– Разрешите спросить, что именно вы хотите? – Дамиани Альмейда подается вперед.

Иньяцио встает, расхаживает по ковру, который укрывает почти весь пол. Он выбрал ковер из Казвина не только за красоту: эта провинция Персии славится древней традицией ковроткачества, тамошние мастера уделяют большое внимание качеству шерсти и красителей.

– Вы знаете, что мой отец мечтал получить этот литейный завод. Он был настроен очень решительно. Все говорили ему, что проект убыточный, но он не отказался от своей идеи и пренебрег даже мнением старых друзей, таких как Бенджамин Ингэм, упокой Господь его душу.

Иньяцио стоит у окна. Ему вспоминаются похороны Ингэма, застывшее лицо отца, стоящего у гроба. Бен Ингэм был для него другом и соперником, наставником и противником. Их связывала дружба, странная и крепкая, какой ему, к сожалению, познать не довелось.

Он оживляется, стучит костяшками пальцев по ладони.

– Ситуация изменилась. Сегодня литейное производство конкурирует с северными заводами, которые находятся в более выигрышном положении. Это один из… подарков, которые мы получили после объединения Италии: предприятия Севера производят то же, что и мы. И они по-своему правы: развитие Сицилии не является приоритетом для королевской власти, и мы ничего не делаем, чтобы побудить ее к этому. Здесь, чтобы чего-то добиться, нужно быть либо бандитом и запугивать всех, либо идти всем наперекор, либо полагаться на святых угодников. Иногда и этого недостаточно. Побеждает тот, у кого самая сильная карта, как в игре. Или останешься ни с чем. В Палермо капиталы есть, но их нужно вкладывать разумно, иначе конкуренты раздавят. На Севере заводы будут расти и богатеть, а мы так и продолжим выращивать пшеницу, молоть сумах или добывать серу. Скажем прямо: пока мы не можем тягаться с Севером. И это нужно исправить. Любой ценой.

Иньяцио оборачивается. Дамиани Альмейда с интересом слушает его. В этом юноше с мягкими, изящными манерами кроется цепкий предприниматель.

– Чем же я могу вам помочь? – спрашивает он, чувствуя, что должен задать этот вопрос.

– Вы поможете мне изменить положение вещей. Это и в ваших интересах, инженер. Первым делом хочу спросить: готовы ли вы сделать из цеха «Оретеа» современный литейный завод? Эпоха шагнула далеко вперед. Начать можно с фасада.

Иньяцио снова ходит взад-вперед, а Дамиани Алмейда следит за ним глазами.

– Вам знаком «Оретеа», не так ли? Это складское помещение, пакгауз с двумя балками вместо крыши. Он должен стать современным заводом снаружи и изнутри, таким же, какой я видел в Марселе, где ремонтные мастерские для судов находятся рядом с доками, недалеко от порта. Литейный завод будет снабжать в первую очередь судоремонтные мастерские, это нужно учитывать.

– То есть вы хотели бы получить проект…

– …фасада прежде всего. Потом переделаем все внутри.

Он замолкает: пока не время обсуждать дома для рабочих или заводские конторы, как они устроены в Англии или Франции. Он – хозяин, хороший хозяин, и он думает о благополучии своих сотрудников, рабочих и их семей. Предстоит, однако, большая работа.

Они говорят долго, осенний свет золотом озаряет кабинет. Говорят о том, как Иньяцио представляет себе завод и как видит его Дамиани Альмейда: просторное, светлое помещение, с высоким потолком, с хорошей вентиляцией… Они понимают друг друга с полуслова. У них одинаковые взгляды, они думают о будущем Палермо.

С этого момента судьба Джузеппе Дамиани Альмейды, который построит Театр Политеама, отреставрирует Преторианский дворец и построит здание Исторического архива Палермо, будет неразрывно связана с семейством Флорио. Именно для Флорио он создаст на Фавиньяне свой шедевр.

* * *

Вечер. В камине горит огромное полено, вокруг витает запах смолы. Погруженная в свои думы, Джулия устало улыбается. Как странно, думает она, снова оказаться в комнате, где умер Винченцо почти полтора года назад.

Канун Рождества 1869 года. Иньяцио и Джованна попросили ее приехать в Оливуццу, чтобы вместе встретить праздник, а еще, как сказал Иньяцио, на вилле «Четыре пика» слишком много лестниц и слишком холодно. Праздничный ужин еще не закончился, когда Джулия посмотрела на Джованну, и та сразу ее поняла, как понимает женщина, замечающая в другой усталость от жизни, скрытую в глубоких морщинах, в тяжелых веках. Джованна кивнула, позвала прислугу помочь Джулии подняться со стула и дойти до комнаты.

Иньяцио провожает мать взглядом, в котором к беспокойству примешивается грусть.

Сын решил, что я устала – слишком много смеха, слишком много шума, слишком много еды, думает Джулия. А правда в том, что меня ничто более не трогает. Я просто хочу побыть здесь, где был он. Она смотрит в окно, в темноту, окутывающую парк виллы в Оливуцце.

Теперь Джулия не чувствует себя здесь как дома. Она вспоминает, что раньше вилла принадлежала фамилии Бутера, одному из старейших аристократических родов Палермо, потом ее расширением и украшением занималась русская дворянка, графиня Варвара Петровна Шаховская, вторая жена князя Бутера-Радали. Царица Александра, жена царя Николая I, как-то прожила здесь целую зиму. Одержимый желанием выставить напоказ свое богатство, Винченцо, конечно, не поскупился. Теперь очередь Иньяцио и его жены заботиться об этих владениях. Кстати, недавно Иньяцио купил соседние здания, хочет расширить имение, сделать его еще величественнее.

Теперь это их дом.

Палермо – ее Палермо, с каменными мостовыми и темными переулками, – остался далеко, за пыльной дорогой, бегущей мимо дворянских усадеб и огородов. Город выплеснулся за старые стены, снесенные после объединения, на простор, к горам. Новые кварталы пожирают поля, сады приходят на смену огородам и цитрусовым рощам, вдоль новых дорог выросли похожие друг на друга двух- и трехэтажные дома с деревянными ставнями. Виа Матерассаи, Кастелламаре, Калса – из другого мира, другой жизни. Город меняется и, возможно, этого даже не осознает.

Джулия снова вздыхает. Воздух задерживается в груди; грудь болит. Некоторые странности Винченцо бы не одобрил. Но Винченцо умер.

Она чувствует, как жизнь ускользает прочь, и ничего не делает, чтобы ее удержать.

* * *

Слуги убирают со стола. Ловкими руками складывают столовое серебро в корзины, несут на кухню. Подносы с рождественскими сладостями накрыты льняными салфетками. Прозрачные хрустальные бокалы расставлены в буфете. Свет приглушен или выключен. В воздухе витает аромат лавра и калины, увядающих в китайских фарфоровых кашпо, его перекрывает запах мужского одеколона и пудры.

– Джуваннина! Джуваннина!

Джованна, дав слугам распоряжение подать марсалу в