Папина дочка - Вера Колочкова

Конечно, она уговаривала себя быть спокойной, как раньше. Призывала свое счастье обратно. Нельзя ведь злиться – счастье не любит этого. Ведь все хорошо, по большому счету… Отец любит свою дочку, души в ней не чает… Что в этом плохого-то? Ее ведь Елизавета Максимовна предупреждала, что Саша мечтает о дочке, вот его мечты и исполнились! Счастлив человек, за него же порадоваться надо! А она все чем-то недовольна… Нет, нельзя так. Все хорошо у них, все отлично, все просто замечательно, да…

А потом она уговаривать себя перестала. Уже ясно стало, что счастье сбилось с дороги, свернуло не туда. Или видоизменилось как-то… Так видоизменилось, что узнать нельзя. Будто нет у нее больше мужа, а просто присутствует где-то рядом отец ее ребенка, и все. И к ней этот отец уже никакого отношения не имеет.

Нехорошо было на душе. Неуютно. Даже плакать принималась от непонимания и бессилия. И ведь не посоветуешься ни с кем, потому что и не объяснить толком, что она чувствует… Вон и Нинка только пожала плечами, когда она попыталась ей душу раскрыть…

– Дура ты, Людка, вот что я тебе скажу! Зажравшаяся от счастья дура! Да тебе ж любая замужняя баба позавидует, ей-богу! Да чтобы муж так со своим ребенком носился, где ты такое видела вообще? Ты посмотри, посмотри, как у других! Придет с работы, усядется с пивом на диване, и никаким младенческим криком его не проймешь… Еще и рассердится – иди, мол, успокой ребенка! Я, понимаешь ли, на работе устал, мне отдохнуть надо, а тут пеленки да детский крик… Сама-то не работаешь, так хоть мужику обеспечь достойный домашний отдых… Да все они такие, Люд, все такие! А твой Саша не такой, и радуйся! На диване не сидит, пива не пьет, ребенка любит! Вот я тебе расскажу, как мне Маша из третьего подъезда намедни жаловалась на своего мужа толстопузого… Это ж убийство, а не счастливая семейная жизнь!

Нинка так распалялась в живописаниях обыденного семейного бытия, что Люда только смеялась, и казалось, что все ее опасения и впрямь смешны и нелепы… А потом приходил Саша с работы, нежно забирал из ее рук Таточку и уходил с ней в спальню – подальше от всех, и даже дверь закрывал… Словно не хотел впускать ее с дочками в свой мир. То бишь в его с Таточкой мир. И опять было до слез обидно… Они что ему, совсем чужие?

– Да ты просто ревнуешь, мать… – снова выносила свой вердикт Нинка, глядя на Люду насмешливо, даже слегка презрительно. – Ну сама подумай, куда тебя несет, а? Ревнуешь своего мужа к родной дочери… Чуешь, чем ситуация пахнет, а? Как бы сказал Колька, мой бывший муж, Фрейд на пару с Юнгом курят в сторонке… И не спрашивай меня, кто это такие, ладно? Я и сама толком не знаю. Просто он так всегда говорил, когда видел, что тараканы в башке у человека зашкаливают…

– Нет у меня никаких тараканов в голове. Просто я вижу, что происходит. Будто меж нами стена растет, понимаешь? Будто баррикада какая… С одной стороны баррикады – я с дочками, с другой – Саша с Таточкой. Теперь я понимаю, почему он так хотел дочку… Так о ней мечтал…

– И почему же? Чтобы баррикаду построить, что ли? Да не говори глупостей, Людка! Слушать противно, ей-богу! И вообще… Мне бы твои заботы и беды… Я бы так счастлива была…

Нинка принималась плакать, и Люда уже не рада была, что затеяла с ней подобные разговоры. И в самом деле, чего ж она… Да разве с Нинкой такие темы обсуждать? Ее-то сынок Володька так домой и не вернулся из Афганистана… Пропал без вести, сгинул где-то в горах… А может, в плен попал, мается теперь на чужбине… А она к ней с такими глупостями лезет, совсем уже голову потеряла!

– Прости, Нин… Прости, я больше не буду… Хочешь, домашнего вина налью? Мне мама недавно привезла… Такое вино вкусное, сама бы выпила, да нельзя, пока грудью кормлю…

– А давай. Налей полстаканчика. Выпью за твое семейное счастье, Людка. Если уж своего никакого нету…

– Ты в военкомате давно была, Нин?

– Да все время туда наведываюсь… Они там все меня уже в лицо знают. Тычут мне бумаги какие-то… Вот, мол, ответ на запрос, посмотрите… Не знают о вашем сыне ничего, пропал без вести… И ведь никому никуда не пожалуешься, Люд! Везде они морды твердокаменные, глаза холодные! Бубнят что-то про исполнение интернационального долга, и все. А мне-то что с того интернационального долга? Мне бы сына вернули – хоть каким… А они все бубнят, бубнят… Сволочи…

– Ну все, Нин, не плачь, не надо… Давай еще вина налью?

– Давай… Вот сопьюсь с горя и помру в своей квартире одна… Так жить невыносимо – совсем одной, Люд… Давай хоть за твое счастье выпью, что ли…

Больше Люда ни о чем таком с Нинкой не советовалась. Думала, думала и решила поговорить с Сашей. Открыть ему глаза на происходящее. Может, он просто не видит, не замечает ничего, что в семье происходит? Совсем ослеп от любви к дочери?

Но разговора не получилось. Потому что Саша молчал, смотрел на нее удивленно и грустно. Ей показалось, что взгляд его был даже слегка затравленным, будто его к стенке приперли и нет возможности выбраться на свободу. А ее несло и несло! Обиды текли, облеченные в торопливый слезливый говорок, и не было никаких сил остановиться…

– Да ты вообще перестал меня замечать, Саш! Будто я не жена тебе, а приходящая нянька для Таточки! Девчонок также будто не замечаешь, уж они и так к тебе подходят, и сяк… Им ведь это обидно! Нет, я понимаю, конечно, что ты им не родной отец… Но тогда надо было сразу такие акценты ставить, никто ведь тебя не неволил… Ты же их сам к себе расположил, сам приблизил… А теперь что получается? Родная дочь родилась, и мы побоку? Ну что, что ты молчишь? Ответить нечего, да?

Саша снова глянул на нее с удивленным отчаянием, проговорил тихо:

– Ну что ты говоришь, Люд… Перестань… Все у нас хорошо, не придумывай… Просто я на работе очень устаю, у нас же вечный аврал, ты знаешь…

– Вот именно – вечный аврал. Что-то раньше этот аврал не мешал тебе быть моим мужем. А сейчас… Да ты даже спать со мной практически перестал, Саш… Нет, я вообще не понимаю, что между нами случилось, не понимаю… С одной стороны – счастье ведь, дочка у нас родилась! А с другой… Тебя будто подменили…

– Люд, ты все себе надумала, правда! Ты тоже меня пойми… Я так мечтал, что у меня будет дочь… И вот она появилась… Может, я и впрямь немного сошел с ума от новых ощущений. Наверное, я ненормальный отец, Люд. Ты прости меня, если что-то не так… В любом случае я не хочу, чтобы ты слишком болезненно воспринимала то, что со мной происходит!

– Да как же не воспринимать-то, Саш? Как?

– Прости, Люд. Я понял тебя. Я услышал. Я постараюсь быть прежним, Люд…

Проснулась в кроватке Таточка, заплакала, и Саша рывком бросился на зов дочери, и Люде показалось, что он тут же забыл об их разговоре и весь ушел в свое нежное бормотанье:

– Ты проснулась, радость моя… Солнышко… Таточка… Папа с работы пришел, а ты спишь… Сейчас, сейчас, я тебя перепеленаю, будем кушать… Или давай с тобой ползунки лучше наденем, ага… Ух, какая ты у меня молодец! Вот так! Вот так мы ножками дрыгаем! Зачем нам пеленки, нам в ползунках свободнее, правда?