Мой личный Монстр, или Чувства на грани - Илона Шикова

«Двадцать два» - мужчина на автомате посчитал, усмехаясь. Именно так и думал, хотя опыта у девочки маловато.

   Но для начала найти бы.

- Что ж ты прописку не посмотрела…

- Давид Натанович, не доставайте! – фыркнула Оксана. – Еще что-то?

- Дальше сам разберусь, - проворчал, и девушка тут же отключилась.

   И так вся на нервах, еще и он пристаёт со своей новенькой. Надо будет дать Оксане лишний выходной, а то еще сбежит, не дай Бог.

- Малышкина Ирина Павловна, - повторял мужчина, ища в телефонной книге нужный номер. – Куда ж ты спряталась, Павловна? – сделал вызов и приложил телефон к уху. – Привет, Вовчик.

- О, какие люди! – мужчина на другом конце провода рассмеялся. – Сто лет тебя не слышно. Забываешь о друзьях.

- С меня поляна, - усмехнулся Давид. – И я по делу.

- Догадался уже, - Вовчик продолжал веселиться. – Кого на этот раз пробиваем?

   За что любил Давид бывшего одноклассника, так это за сообразительность. С ним легко, долго разжевывать не надо – Владимир Лесников и в школе был парень не промах. С его способностями можно было бабло загребать лопатой – программисты везде в цене. Но парень решил родине послужить – а что, и в полиции светлые головы нужны. Если бы за них еще достойно платили…

- Девочку одну пробить надо, - Давид выдал на одном дыхании. – Пиши, - сделал паузу, чтобы мужчина на другом конце провода ручку нашел. – Малышкина Ирина Павловна, девяносто восьмого года…

- Как ты сказал фамилия? – из голоса Вовчика исчезли веселые нотки. – Малышкина?

- А что не так? – Давид нахмурился, не понимая реакции друга.

  У самого, кстати, в голове тоже щелкнуло, когда Оксана диктовала данные Иры, но тут же все выветрилось. Вроде и слышал где-то фамилию. И не раз.

  Только вот где?

  Черт бы побрал эту работу. Скоро и свою фамилию Давид с трудом вспоминать будет.

- Зачем тебе эта девочка? – Владимир задал вопрос спустя минутной молчаливой паузы, вгоняя в ступор Давида.

  Не чисто здесь. Ой, как все запутано. И запущено.

- И как я это должен понимать?

   Всё, теперь точно найдет девчонку.

   Чтобы загадок меньше стало…

Ирина

   Пялиться в потолок – это становится моим самым любимым занятием за последние полгода. Ни тебе забот, ни хлопот. Одним словом – ничего. Пустота. Никчемная жизнь. Хотя какая это, нафиг, жизнь? Так, существование одно, и то непутевое, как бы я ни старалась что-либо исправить.

   Попытка выжить в этом озлобленном и несправедливом мире. За что, Господи, ты так меня наказываешь?

- М-мм, - простонала и перевернулась на живот, утыкаясь лицом в подушку, так тошно на душе. Выть хочется от бессилия.

   Я все делаю неправильно.

- Михалыч, гад, опять нажрался с утра пораньше! – услышала из коридора вопли престарелой соседки. – Сейчас участкового вызову!

- Отвали, карга старая, - проворчал тот самый Михалыч, вызывая на себя еще больший гнев бабы Нади.

   Одно и то же. Изо дня в день. Вот они, прелести коммуналки. Хорошо хоть дед оставил мне здесь комнату, иначе стала бы я бомжом. В полном смысле этого слова.

  А так, четыре комнаты всего. Да и нас тоже четверо. Терпимо, хотя все равно хочется выть…

- Господи, баб Надя, не надоело вопить тебе? – засмеялась Любаша, гремя кастрюлями на кухне. Уже по звуку я научилась различать своих соседей. Каждый, как говорится, со своими тараканами.

   И снова, в очередной раз, захотелось завыть. Громко. Протяжно. Как будто это спасёт мое плачевное состояние.

  Хочется сбежать. Чем дальше, тем лучше. Только вот единственного близкого человека бросить не могу. И от этой мысли накрывает волной негатива еще сильнее. Еще немного, и нервы точно сдадут. Я не выдержу!

  Эх, Витя, Витя, что же ты наделал?

- Ирка, ты дома? – баба Надя забарабанила мне в дверь. – Отзовись, зараза!

- Дома! – крикнула, чтобы в покое меня оставили. – Сплю!

- Любка, дома наша свиристелка! – продолжала горланить старушенция. – А ты переживала.

   Ну, хоть кто-то за меня переживает, и то радует. Но все равно накрывает меня – я всегда хандрю после посещения брата. Два раза в месяц.

  На протяжении полугода я смотрю, как единственный близкий человек превращается в овощ. И от безысходности сердце разрывается на части.

  Витя, ну нафига ты сел за руль своего спортбайка в тот злополучный день? Неужели дурацкий спор и глупые понты, что ты круче всех, для тебя дороже жизни? И не только твоей. Я просила, рыдала, хватала за руку, но брат не послушал. Упрямый, несдержанный и слишком уж принципиальный. Особенно, когда это касается данного слова.

   Скользкая трасса, мотоцикл занесло, и вот итог. Плачевный. Страшный. Дорогущая операция, инвалидное кресло, реабилитационный центр и никаких оптимистичных прогнозов на будущее. Помимо сломанного позвоночника, еще и сильный удар головой. Мозг повреждён. Тут медицина вообще бессильна.

   В общем, полный писец. Если не сказать похлеще.

  Марк тоже постарался добить меня вчера. Знал же, гад, что я целый день с братом провожу, только все равно периодически доставал.

- Как все прошло? – спросил этот упырь по телефону.

- Как и просил, - я соврала, затаив дыхание. Иначе мне точно крышка. Марк не простит моей лжи. Не тронет, конечно же, но за ниточки начнет еще сильнее дергать.

  Как же он меня бесит! Кто бы только знал! Но от Марка зависело будущее моего брата, пришлось на поклон идти. Больше некому помочь – ни тогда, ни тем более сейчас. Я могла потерять брата, и готова была хоть черту, хоть дьяволу душу продать.

  Лишь бы спасти Виктора!

  Я очень надеялась, что Давид не появится на гонках. Ну, или Марка на трассе сделает – тут я точно бессильна. Плечиками бы пожала, в глубине души злорадствуя.

А может, случится землетрясение? Или цунами. Или еще какая стихийная хрень, которая избавит меня от гнева  Марка.

   Господи, помоги мне!

   Но чуда не произошло, как бы я не просила Боженьку заступиться.

«Ты попала, тварь!» - смс от Марка прилетело в десять вечера. Да уж, лаконично. Чувствую, завтра нарисуется. Прямо с утра пораньше.

Правда, через двадцать минут еще одно послание прилетело:

«Живи пока!»

   Я выдохнула с облегчением. Интересно, что там у них с Давидом произошло-то? Что царь сменил гнев на милость. Не иначе, как очередную пакость придумал, и от этого сегодня тошнило еще сильнее.