Темные тропы - Антон Кравин

Шли лесом. Чем дальше продвигались на восток, тем больше встречалось заболоченных участков. Огромные сосны здесь стояли черным скелетами, покрытыми мхом до середины ствола. Мох был странным – буровато-зеленым, с красными нитями, похожими на усики винограда, и пружинил под ногами. Все чаще стала попадаться лоза. Даниле казалось, что он идет к Глуби, а не к городу, расположенному во втором поясе опасности. Ладно, не Дмитров – и на том спасибо.

Вскоре живой лес закончился, сменившись зеленоватой поляной, утыканной черными остовами сосен. В бурых лужах, окаймленных отраженным ободком рассвета, иногда вздувались пузыри, лопались, источая гнилостный запах, от которого кружилась голова.

Осматриваясь, Данила делал вывод, что лешие – очень странная секта: в окрестностях Талдома отсутствовали привычные следы человека: целлофана, окурков, сигаретных пачек, стреляных гильз. Зато были тропы, похожие на звериные.

Одной из таких троп, по которой предположительно шли враги, они и двинулись. Тропа огибала лужи и вела на северо-восток – в Талдом. В нее, будто в русло реки, вливались другие тропки, и она расширялась.

Между мертвыми соснами замаячили крыши домов. Данила устремился было вперед, но в затылок будто кольнуло: стой! опасность! Точнее – прячься, а то хана! Он обернулся, приложил палец к губам и метнулся к зарослям камыша, где тотчас провалился по колено в мутную жижу. К счастью, это была не топь. Прянин и Маугли тоже засели в камыше.

До них донеслись странные шипящие звуки. Потом меж колышущихся стеблей камыша замаячили силуэты. Двое мужчин шли друг за другом, двигаясь рывками, будто первитиновые наркоманы под дозой, и нелепо двигая руками; на них были куртки под цвет мха, с черными разводами – отличная маскировка. Оба мужчины были обриты наголо. Больше ничего Данила рассмотреть не смог.

Вдруг первый враг булькнул, оба остановились и завертели головами. Ощущение опасности усилилось, появилось чувство, что кто-то пытается проникнуть в мозг. Заметят? Не заметят? Конечно, сумерки, но если присмотреться…

Не заметили, издали странный звук:

– Сышка фыршшш, фыррршкал.

– Мрадёр сышшша, атттт!

Мародер? Так зовут главаря Воли – клана вольных следопытов. Этого Мародера даже хитроумным масовцам все никак не удается извести, хотя главный «вольник» им чем-то сильно досадил и они давно пытаются уничтожить его разными методами. Лешие в разговоре назвали его прозвище, или просто слово похожее? И еще вопрос: что иностранцы делают в Секторе? Да и что это за язык такой странный?

Чужаки исчезли из поля зрения, но Данила не спешил выходить. Странно, что он почувствовал их, как бродячее искажение небольшой площади. Или теперь он в Секторе будет чувствовать любую опасность, в том числе зверье и недружелюбно настроенных людей?

Минут через пять продолжили путь. Больше чужаков не встречалось. Взошло солнце, позолотив замшелые бревна срубов. Данила держался осторожно, шел на цыпочках и все время оглядывался. Но опасности не было, она сконцентрировалась в центре города. Там же, как он чувствовал, был и Валик.

Если окраина Талдома напоминала обычный брошенный город Сектора, то по мере продвижения к центру картина делалась все более фантастичной: все утопало во мху. Буро-зеленый мох покрывал деревянные дома, одевал заборы и мертвые деревья, оплетенные лозой. Лоза реагировала на движение и протягивала щупальца-лианы к людям. Маугли держался, Прянин же вцепился в обрез, как утопающий в соломинку. Напади враг – забудет ведь, что стрелять надо: бросит оружие и прикинется трупом…

Постепенно частные дома сменились двухэтажными бараками, похожими на мшистые холмы с блестящими глазами стекол и покосившимися антеннами. Ни живых деревьев, ни крапивы. Лавочки, киоски – тоже поглощены мхом. Мох мягок, упруг и чужероден.

– Дальше я иду один, на разведку, – проговорил Данила, останавливаясь. – Вы остаетесь тут и ждете меня.

Прянин кивнул и с ужасом огляделся. Данила зашагал к ближайшему холму-двухэтажке и принялся резать мох, чтобы открыть дверь подъезда, приказав:

– Спрячетесь внутри.

– Уши заткнуть, ревуна не слушать, – с важным видом посоветовал Маугли и протянул самодельные беруши из мха.

Как Астрахан и предполагал, мох отогнулся толстым ковром, под которым обнаружилась щербатая полусгнившая дверь. Завизжали петли, и Прянин нырнул внутрь. Поколебавшись, за ним последовал Маугли. Данила разровнял мох, посмотрел издали: словно так и было. Оглядел окрестности, запоминая место, и на цыпочках отправился в центр.

Чем ближе к центру, тем выше дома. Вот и хрущобы, заросшие мхом по третий этаж. Вместо дворов – болота, затянутые багряной ряской. Дорожки – углубления во мху. Шевелится лоза, леших нет. Или есть, просто спрятались и следят за чужаком из черных окон. Спина непроизвольно напряглась. Данила посмотрел вперед и замер: из холма, который раньше был то ли машиной, то ли железным гаражом, торчали колья, украшенные человеческими головами. Было их восемь. Астрахан подошел ближе, рассматривая жертв: все – мужчины, загорелые, будто их пару недель держали на солнце (или коптили после смерти), рты зашиты крупными стежками, глаза выколоты, в глазницах ползают мухи. Больше всего Даниле не понравился новый кол, сочащийся сосновой смолой. Предназначался он, скорее всего, для Валика.

Зачем устраивать показуху? Чтоб следопыты не досаждали? Не по-человески это…

Дальше Данила шел приставным шагом, спиной к замшелым домам. Спину он старался не открывать. Пока никто на пути не встретился – все явно сконцентрировались в центре, откуда доносился стук и лязг. А потом грянул крик – десятки голосов, слитых в один. Имитируя голос ревуна, он торжественно плыл над замершим городом, напоминая одновременно прощальный гудок уплывающего парохода и рыдания плакальщицы.

«Празднуют что-то или… приносят жертву?» Данила заторопился. Пока лешие заняты, можно пройти незамеченным, вот только как освободить Валика? Патронов мало, зато есть тротил, зажигалка и опыт.

На всякий случай Данила зажал в кулаке беруши из мха. Если ревун отзовется на зов, то рассудок может помутиться, как в прошлый раз.

Лешие смолкли, донесся гулкий звук, будто били в огромный тамтам.

Ревун не отозвался – заорал человек. Да так, будто его резали заживо. Валик! Данила побежал быстрее.

В обитаемой части города улицы были очищены ото мха, дома же он покрывал полностью. Валик все еще орал, но вскоре смолк. Впрочем, Данила почему-то был уверен, что мужик еще жив и нуждается в помощи.

Лешие собрались на площади, окруженной высотками: все обритые на лысо, они стояли спиной к Даниле под огромным лоскутным тентом, натянутым между двумя засохшими тополями. Что происходило в центре, Данила за спинами не видел. Пришлось сдавать назад и пробираться в хрущовку, где торопливо резать мох на двери и по лестнице взбираться на последний этаж.

Стекло было заляпано, и он распахнул окно. Под тентом толпились лешие, а посреди площади стояло возвышение, оплетенное то ли лозой, то ли багровыми лианами наподобие плюща. Перед ним был жертвенный алтарь – белый камень, похожий на давильню для винограда. По желобкам к жабьей голове с разинутой пастью текли алые струйки крови. Растянутый веревками Валик не шевелился. На его плечах, бедрах и шее алели порезы. Судя по количеству крови, набежавшей в чашу у жабьей головы, он был мертв. У изголовья жертвенника замер лысый леший – голый по пояс, в широких кожаных шароварах с бахромой. Стоял он опершись о топор, похожий на алебарду. Лучи рассветного солнца сверкали на огромном лезвии.