Заклинатель драконов - Ян Сигел

— Я должна вернуться назад! — кричала она.

Она попала в ловушку, ее охватило отчаяние, но назад был только один путь, а ее проводник все не приходил. И никогда не придет. Она лишилась его обожания, потому что он был из тех, кто любит безумно и не будет делиться. Она бежала по песку Пустынного пляжа, вглядываясь в море, и тогда песок из золотого превратился в серебряный, и звезды захрустели у нее под ногами, и она стала существом без имени, которое связывало бы ее, и без веса, который тянул бы ее вниз, к земле. Она стала духом, который пронизывает любое создание и присущ всему живому. В ней плыли чувства яркие, как возбуждение, и глубокие, как весь покой мира. Она хотела, чтобы момент этот длился вечно, но ее позвал голос, позвал без слов, втянул ее обратно в тело, уложил тело на кровать, и она наконец поняла, что лежит в своей комнате, в темноте, а крик совы — это крик одиночества и боли от осознания того, что она потеряла.

Через час или чуть позже она встала, приняла две таблетки аспирина (она никогда не пила снотворного), попыталась занять себя чтением. Вскоре она почувствовала усталость и забылась сном.

Уилл спал безмятежно, поговорив, по привычке, перед сном со своим соседом–не–человеком. Потом он уснул, свернувшись калачиком, улыбаясь во сне.

Следующий день был занят подготовкой к свадьбе. Девушки достали из чемодана платье, миссис Уиклоу, воспользовавшись своей прерогативой, высказала суждения по его поводу, отставив Тришу, сама погладила и разложила платье в соседней спальне. Уилл раскопал на чердаке старинный манекен, бывшую собственность мисс Кэйпел, и платье повесили на него, красиво раскинув по полу фалды шлейфа. Уилл, вставив в манекен вязальные спицы, накинул на них фату и расправил ее складки. Ферн почувствовала некую странную тревогу, увидев эту бестелесную, безликую оболочку невесты. Она было заподозрила, что Уилл над ней коварно подшучивает, но он так старался быть полезным, так радовался результатам их с миссис Уиклоу работы, что Ферн оставила свои подозрения. Гэйнор должна была вынести окончательное суждение.

Платье выглядит прекрасно, — сказала она. — Оно само может пройти между рядами к алтарю.

— К алтарю, — повторила Ферн. — К алтарю.

Они пошли в церковь и пригласили викария Гаса Динсдэйла к чаю. Гас в свои сорок лет выглядел как тридцатилетний. Узнав, что Гэйнор занимается изучением старинных книг и манускриптов, он уговорил ее посмотреть некоторые его приобретении и, когда Уилл с Ферн ушли, повел Гэйнор в свой кабинет. Гэйнор вообще–то обожала книги, но сейчас ей почему–то было не до них. Она задала несколько поверхностных вопросов, но, боясь проявить излишнее любопытство, не стала задерживаться, сославшись на дела, связанные со свадьбой. И когда она вернулась в гостиную, произошел занятый разговор.

— Какие у вас прекрасные волосы, дорогая, — сказала Мегги, жена Гаса. — Я не видела таких ни у кого, кроме Элайсон, правда, я не была уверена, Что они у нее натуральные.

— Элайсон? — Гэйнор чуть не подпрыгнула. — Уилл упоминал о ней. И Ферн тоже. Кто она такая?

— Она была подругой Робина, — ответила Мэгги — Она приезжала в Дэйл Хауз, но это было больше десяти лет тому назад. Мы ее не очень–то любили.

— Ты ее не любила, — поправил жену Гас, слегка улыбнувшись. — Это была блистательная молодая женщина. Не совсем, правда, молодая и не очень красивая, но… как говорится… что–то в ней было…

Она была похожа на дьяволицу, — сказала Мегги.

— Ты никогда не видела дьяволиц.

Может, раньше и не видела, — сердито возразила Мэгги, — но одну — повстречала. И выглядела она, точно как Элайсон.

У моей жены есть предрассудки, — сказал Гас. — Элайсон была не из тех женщин, которые нравятся другим женщинам. Элайсон Редмонд — вот ее полное имя. И не стоит так дурно говорить о ней. Ее смерть была страшной и трагичной. Ферн была совершенно потрясена тогда.

Элайсон умерла!

А вы не знали? — Гас вздохнул. — Она утонула. Накатила какая–то волна. Ферн спаслась, ее задержало дерево, а Элайсон — смыло… Ее потом нашли в реке. Ужасно. Я никогда не мог понять… — Он замолчал, потряс головой, будто отгоняя какое–то видение. Гэйнор выжидающе смотрела на него.

Эту историю рассказала нам Ферн, — продолжила Мэгги. — Я зйаю, что все это нонсенс, но вовсе не значит, что она лгала. Видимо, это было вызвано посттравматическим шоком. Именно так говорили доктора после ее болезни, верно? — Она повернулась к Гэйнор. — Но вы ведь ее лучшая подруга, так что вам известно больше, чем нам.

Что за болезнь? Вопрос чуть не сорвался с губ Гэйнор, но она сжала их. Вместо этого она сказала, внутренне скривившись от полуправды:

Ферн не любит об этом говорить.

О, дорогая, — теперь и Мэгги вздохнула, — что же в этом хорошего? Рассказать о своих проблемах, выговориться — вот лучшее лечение.

Это все в теории, — сказал Гас. — Я не так уж много думаю об этом, но есть одна вещь, касающаяся объяснений Ферн, которая меня смущает.

Что именно? — спросила Мэгги.

Никто не смог предложить лучшего объяснения.

Гэйнор медленно возвращалась в Дэйл Хауз, соне ем запутавшись в своих мыслях. Она сдержалась и не задала еще несколько вопросов, не желая выкалывать особого любопытства. Ферн никогда не рассказывала, что была чем–то больна, и, хотя не было особой причины это скрывать, недомолвки в соединении с ее нелюбовью к Йоркширу начинали приобретать некий важный смысл. «Просто какой–то готический роман, — усмехнулась про себя Гэйнор, — как если бы это написала Дафни дю Морье». В нем Фирн должна была бы убить Элайсон Редмонд. Смешно. Ферн исповедует такие высокие моральные принципы, и в любом случае, как можно было устроить наводнение? В таком месте, как это, по–робное совершенно невероятно. Я должна расспросить ее. Она моя лучшая подруга. Я могу спросить ее обо всем на свете…

Но почему–то, когда Гэйнор добралась до дома и нашла Ферн в кухне, где та готовила ужин, скорее мешая, чем помогая миссис Уиклоу, — она не смогла задать вопрос. Уилл позвал ее в студию, достал бутылку вина (с той же полки, где стояли растворили) и налил вино в неотмытые стаканы. Гэйнор храбро выпила.

— Ты собираешься показать мне свои картины? — спросила она.

— Ты их не поймешь, — предупредил Уилл. — это эвфемизм.

Этим словом он заменил простое «тебе они не понравятся».

— Ну, дай же мне посмотреть, — настаивала Гайнор.

В сущности, он оказался прав. В его картинах мешались поверхностная абстракция с образами из подсознания, мелькающими среди пейзажей и фигур. При этом все было как бы пронизано темнотой — и угрожающей, и фантастической. Кое–где проглядывала чувственность — намек на обнаженную фигуру, цветок, превратившийся в губы, целующий или посасывающий рот. Но во всем этом не было ничего, что она могла бы ассоциировать с Уиллом, а ей казалось, что знает его. Техника исполнения полотен тоже очень разнилась: некоторые картины были выписаны в манере старых мастеров, другие — выполнены грубыми мазками, будто краску накладывали мастихином. Несомненно, художник пока еще находился в стадии поиска.