Руны грома - Тимур Рымжанов

Владение технологиями, собственное производство — просто великолепно! Замечательный способ жить в достатке, так, как тебе хочется. Диктовать свои условия князьям да боярам, регулировать рынок, прижимая к ногтю купцов и посредников. Но главным стало все же формирование собственной гвардии. Достигнутое долгими годами тяжелого труда, построенное, изобретенное требовалось защищать, оберегать от жадных и хитроумных соседей. Одному мне было нынче невозможно уследить за всеми ростками цивилизации, что я так щедро и порой бездумно сеял вокруг себя.

Суров и жесток я стал, что и говорить. Все это замечали. Особенно теперь, когда затаил желчную злобу на Михаила. Живу затворником уже который месяц, принимая редких гостей. Да и тех лишь, кто знает о том, что я выжил после покушения. Наум с Мартыном так и прежде только по большой надобности меня навещали, раз в полгода, а то и реже. Нынче так и вовсе не показывались. Тем более что они и не ведали о моих злоключениях, и не дай бог, чтобы узнали. Таких дров наломают! Строительство Новой Рязани я полностью поручил им, сам только разрабатывал и утверждал проекты новых зданий. Вот пусть и не отвлекаются. Чен, прыткий китайчонок, после того как окреп да стал уверен в своих силах — подался восвояси. Давно от него никаких вестей не было. Купцы, что шли с востока, только руками разводят, мол, никого такого не видали. Был бы он со мной в момент покушения, то уверен, что надежный телохранитель предотвратил бы его. Но, увы, нет моей неслышной тени и молчаливого друга. Всех распустил, сам расслабился, вот и получил по полной. Только и остается, что бессильно злиться, и рычать да зализывать раны.

Что уж говорить, если бесстрашный Скосарь, прозванный в народе Чернорук за лихие дела да увечье, меня укрыв в своей усадьбе, сам раз в неделю являлся, кутил да опять по заставам да крепостям намыливался, избегая лишний раз попадаться мне на глаза.

Дом в Змеигорке пришлось оставить. Отдал под нужды купеческого двора и наместника. Уж слишком горькие воспоминания были связаны с этой крепостью. Пока отлеживался в Медовом ручье, в доме старосты, куда добрался с помощью отшельника и его серой банды, Михаил, этот упырь, проявил иезуитское коварство. Недооценил я московского князька. Сам он, как я и думал, в Змеигорку не сунулся, но сподобился-таки урод прислать в гостиный двор драных пьяных кожемяк с чумным покойничком в возу, заваленном сырыми шкурами. Те дня через два сами преставились, так что спросить было не с кого. Карантин ввели очень поздно. Недели две не могли понять, что вообще происходит. Пока до меня не дошли донесения, и я сам не смог разобраться, что в крепости свирепствует чума. Даже после принятых мер, после долгой блокады всех дорог болезнь выкосила не меньше половины всего населения, включая стрелков и мастеров. Зацепило и некоторые окрестные села. Мою семью болезнь тоже не пощадила. Рашид Итильский, ставший наместником крепости, лично распорядился похоронами. Могил не было, тела всех погибших сжигали, а прах запечатывали в урны и замуровывали в склепе под башней внутреннего двора.

Утрата переживалась тяжело, болезненно, но почему-то очень быстро. Я долго не мог понять, почему горечь утраты не отравила мою кровь. Сколько раз мне приходилось видеть, как порой в селищах да городах хоронили младенцев с матерями. Бывало, даже целые семьи. Разумеется, я предполагал, что и я сам, и моя семья не застрахованы от этого. И вот мой самый страшный кошмар воплотился, и думаю, что морально был готов к подобному. Потеря близких выжгла адским пламенем мою душу. Даже будь я там, ничего бы не смог сделать. Разрываемое местью и болью сердце налилось тяжестью, заполнилось свинцовым ядом вместо крови. Я понимал, что пустой ярости будет недостаточно. Лютовал, рассылал шпионов во все значимые города и крепости, готовясь к решительному удару, к игре по собственным правилам. Загонял несчастного Тимоху, заставляя его трясти свои агентурные сети. Парень и так был не в себе после покушения на меня. Все корил себя, что не доглядел, и теперь буквально рыл землю, добывая нужную мне информацию. Ситуация была слишком шаткая. Утратились многие позиции. Не познавшие ордынского разорения князья заматерели, обзавелись дружинами на мой манер и теперь алчно поглядывали на земли соседей. Окрепли, окопались и только ждали удобного случая, чтобы затеять ссору. Попросту говоря, взять Змеигорку штурмом мог нынче почти любой из них даже небольшим войском. Обезлюдевшая, разоренная чумой, она бы не выстояла. Встать на стены крепости было некому. Жалкая горстка стрелков не обеспечит надежной обороны. Минимальный уровень боеприпасов, жадные мелкие князьки и ханы, поглядывающие нынче в сторону набирающего силы стольного града Владимира. Вот и получается, что капризная фортуна нынче не на моей стороне. Ведь для большинства — я покойник. Мой склеп находится в подземельях крепости, рядом с родными. Меня поминают как умершего селяне да мастера, нашедшие себе когда-то прибежище за крепкими каменными стенами Змеигорки. Без моего личного участия, с потерей большинства мастеров, все дела пошли на спад, но крепость все еще жила и поддерживала занятые позиции.

Только основанные моим тестем финансовые бастионы были незыблемы. С каждым годом все больше разрастаясь и укрепляясь, они обосновались во всех местах, где сходились торговые пути. Страховые компании исправно покрывали все возможные риски. Скосарь, поставляя отборных легионеров для охраны торговых караванов, обеспечил безопасность, сократив потери от разбойной братии до минимума. Банки выдавали щедро кредиты даже на мелкие торговые сделки, благодаря чему торговое сообщество крепло год от года, вовлекая в свои обороты лежащие мертвым грузом в глубоких погребах и схронах золото и серебро князей, бояр и прочих, стоящих у власти. Мой тесть, обосновавшись в далеком Царьграде, цепко держал в руках все нити этой финансовой паутины. Его покой охраняла небольшая армия ветеранов, опытных стрелков из первого набора, еще гонявших во главе со мной разбойный люд по рязанским лесам. Он еще содержал целый штат из банковских служащих. Выкупив у какого-то местного вельможи огромный дворец, превратил его в деловой центр, куда со всех сторон стекалась информация о торговых операциях и сделках, откуда шли распоряжения о крупных финансовых вложениях в новые торговые проекты. Надо отдать ему должное — развернулся он широко, при этом свято выполняя свои обязательства передо мной, отчисляя проценты от вложенных мною немалых средств. Тем более что я был совладельцем этой нарождающейся финансовой империи. С трудом убедил своего тестя-компаньона, что безопаснее всего будет вести дела из Царьграда, а не из Змеигорки. Безрассудно было бы держать, пусть даже в крепости, такие богатства. Это все равно что сидеть на вокзале и в открытую пересчитывать миллион «баксов» в своем чемодане. Так что скрытно были собраны три каравана и по мере готовности отправлены разными маршрутами в Царьград. Само собой под усиленной охраной и надежными проводниками. Кстати, добрались все без особых приключений, а заранее высланное вперед посольство во главе с моим тестем уже все приготовило к их прибытию. Так завертелись с новой силой золотые шестеренки нашего совместного предприятия…

Два поджарых стрелка из числа ветеранов-инструкторов, голые по пояс, в плотных суконных штанах и дорогих сапогах, гортанными возгласами и воплями вперемешку с матюгами и бранью погнали новобранцев к казармам. От их разгоряченных накаченных торсов поднимались струйки пара. Тела блестели от пота, бугры мышц перекатывались под загорелой кожей, выражение лиц было суровое, чуть надменное. Они знают свое дело. По сей день помнят, как сами стонали, топая стертыми в кровь ногами, выполняя марш-броски; как, задыхаясь, ползли, копошась в грязи, в трясинах болот и в глубоком снегу. Но благодаря такой подготовке они смогли выстоять в тяжелых и неравных боях. Дать прочувствовать на собственной шкуре, что не от своей жестокости и садистских прихотей я втаптывал их в грязь, а лишь от желания научить недорослей уберечь себя. Сохранить свои жизни и не пасть в первом же бою пушечным мясом. Эти уроки они выучили на всю жизнь, и не из подобострастия или страха суровые воины вытягивались передо мной в струнку, а из уважения к тому, кто дал им такую суровую закалку. Я же кузнец, а солдаты — оружие. Ковать надежные острые клинки — тяжелая работа. Сколько раз надо сунуть неказистую заготовку в огонь, а потом лупить по ней, раз за разом выковывая некое подобие оружия, пока она наконец не обретет законченные черты и боевые свойства.