Работорговцы.Черный пролетарий - Юрий Гаврюченков

— Не могу знать.

— Жди здесь. Возьму бумаги и секретаря.

В спальном расположении Щавель растолкал звучно храпевшего верхними и нижними отверстиями Лузгу. Рык смолк, воздух около нар, казалось, посвежел.

— Одевайся, мухой, — шёпотом приказал Щавель. — Котомку свою заряди. Ты мой секретарь по секретным делам. И помалкивай.

— И в рот лупись, и с вещами соберись, — ответствовал на это Лузга, однако быстро сел и принялся мотать портянки.

Они вышли к ожидающему с деревянной стойкостью дежурному помощнику. Щавель с портфелем и чуть позади Лузга, придерживающий увесистую котомку. Цирик вытаращился на доходягу в драном свитере и обвисших портках, еле прикрывающих новенькие берцы, на зеленоватый ирокез, на обезжиренную морду, на глумной оскал, за один который следовало законопатить в ШИЗО. Секретарь был подстать боярину. Если бы ДПНТ приказали бы принять эту парочку, тюремщик оказал бы им самый тёплый приём. Для начала подобрал бы уютный карцер возле бойлерной, чтобы прожарились до седьмого пота, а потом запер на общак с рецидивистами. А потом, конечно, в ШИЗО, повод найдётся. А потом рассадил по одиночкам, чтобы у арестантов поехала крыша. Годик помариновать, затем можно и в трёхместную сажать на полный срок. Очень ему не нравились насквозь криминальные хари с явными признаками душегубства, мародёрства и каннибализма. Кого только ни наберёт в помогальники светлейший князь! То ли дело дюжие ахтунги, наезжающие из Великого Мурома. Спортивные, ухоженные, смотришь, и глаз отдыхает. Но служба есть служба. Если эти головорезы — комиссар Великого Новгорода с секретарём, обращаться с ними подобало почтительно.

— Прошу вас следовать за мной, — вежливо пригласил дежурный помощник, развернулся через левое плечо и стал спускаться по лестнице.

Тюремный двор был замощён брусчаткой и там, куда падал свет фонаря, не выглядел инфернальным как во сне.

— Знаешь, что такое магнитная лента? — спросил Щавель, ещё находясь под впечатлением сна.

Лузга пожал плечами и, поколебавшись, ответил:

— У басурман есть. Они музыку на неё записывают как-то. Сам я ленты не видел. Думаю, магнит как-то хитро расковывают в полосу, с одной стороны у ней плюс, с другой минус, посредине где-то звук прячется. Порожняк гнать не буду, не видел, не знаю, на что она похожа, а чего ты спросил?

— Снится всякое, — неохотно поделился Щавель. — Место плохое.

— Похужей видали!

В кабинете начальника централа сгустилась атмосфера авральной ночи. Плавал слоями синий табачный дым. На столе расположился пищевой центряк — сало, пряники, повидло и здоровенный чифирбак, накрытый брезентовой рукавицей. Воля Петрович приветствовал вошедших, буровя налитыми кровью глазами. Этажом выше кто-то гомонил, вроде как, бабы, и даже плакал ребёнок.

— Лузга, мой большой спец по делам тебе известным, — представил спутника Щавель и положил на стол портфель. — Благодарю за помощь.

— Служу отечеству и князю! — нехотя поднялся раб, которому боярин указал место, обращаясь не как с высокопоставленным должностным лицом, а как с нижестоящим.

Помогальников с дубинками в кабинете не оказалось. Репрессировать не собирались. Щавель не мог отрицать эту возможность. Мало ли что придёт в голову князю? Возьмёт, да направит письменный приказ запереть в темнице за бесчинства по пути следования. Беспредельничать светлейший вроде как дозволил, но вон как обернулось. Одного ростовщика, из-за которого началась война с Озёрным Краем, могло с лихвой хватить для принятия сурового решения. Князь, каким его Щавель помнил до отсылки своей в приграничный Тихвин, был способен на многое. Лучезавр всегда был способен на всё, потому и сделался князем.

— Что у тебя стряслось ни свет, ни заря? — удержал перехваченную инициативу командир и тем, казалось, добил казематного льва.

Воля Петрович отвёл взгляд, тяжело прошёлся по кабинету.

— Присаживайтесь, угощайтесь. Чифир свежий, только нифеля поднимал. Индюха натуральная, не какой-то китайский пу-эр.

— Лузга, налегай на доппаёк, — разрешил Щавель, понимая, что церемонии пусть даже с наделённым исключительным доверием и верно прослужившим много лет ответственным лицом, но всё же имуществом, а не человеком, в эту минуту кончились.

Лузга, не снимая котомки, пристроился напротив чифирбака и принялся наворачивать за обе щеки. Пряники намазывал повидлом, заедал смачными ломтями бациллы, с чифиром однако не пыжил, чтобы не посадить мотор.

Щавель, наоборот, отодвинул стул, словно дистанцируясь. Развернулся к начальнику тюрьмы, сел, заложил ногу за ногу, сплёл на колене пальцы, смерил Князева от залысины до столешницы.

— Косяк у нас городского масштабах, — выдержав паузу, за время которой тщательно подбирал слова, изрёк Воля Петрович. — Язык не поворачивается сказать. Самоорганизованная интеллигенция выгнала из дому городничего вместе с домочадцами и в хоромы его беженцев заселила. Вот только что.

— Где он?

— У себя. На административном этаже, — мотнул головой в потолок Воля Петрович. — Бабы в канцелярии сидят, прислуга в архиве. Стыд.

— То-то у тебя шумно, — заметил Щавель. — Я уж решил, что ты работаешь с контингентом вне застенков, в обстановке не располагающей к откровениям.

— Обстановка важна, — тюремщик оценил тонкий юмор командира, — но хороший собеседник важнее. Я могу и здесь всю подноготную вытянуть, была бы иголка. Ты, боярин, тоже справишься. Докладывали, как ты Соловья-разбойника расколол.

— Правильно мыслишь, — учёл комплимент Щавель. — Вызови городничего.

— Он не придёт. Не по чину городскому правителю к рабу по вызову бегать.

— Кто у кого в гостях? — холодно молвил Щавель. — Главу города только что из собственных хором горожане выставили. К тебе он, может, и не пойдёт, а ты передай, что я его зову чифирнуть на сон грядущий. Визита вежливости нынче не сподобился ему нанести в связи с крайней занятостью, вот случай и подвернулся познакомиться. Зови. Он придёт.

Он пришёл.

Декан Иванович Семестров оказался дородным старцем, утратившим благообразность по причине вполне объяснимой. Неуверенность чувствовалась в нём и выдавала себя суетливостью движений. И хоть вытурили его из дому среди ночи, одет городничий был в алый атласный шлафрок, под которым красовалась белая тонкого полотна рубашка и чёрные фасонистые брюки. Массивные чересла сзади уравновешивало изрядное пузо спереди, придающее городничему вид груши, в которую воткнули булавку. Над узкими плечами на тонкой шее торчала маленькая шарообразная голова с носом-пуговкой. Волосы городничий стриг коротко, а бороду на щеках зачем-то брил, оставляя на подбородке аккуратный клинышек. Городничий щурил подслеповатые глазки, однако не отважился взглянуть на княжеского эмиссара через диковинное приспособление — два круглых стёклышка, заключённых в золотую проволочную оправу на длинной ручке. Лорнет так и остался висеть у него на груди.