Месть по-французски - Энн Стюарт

Отец оставил Николасу значительно меньше, чем он рассчитывал. Поместья были обременены долгами, ветшали, а денег, чтобы содержать их, не было. Он сделал все, что сделал бы любой здравомыслящий человек, а затем занялся всерьез карточной игрой. Иногда он проигрывал, но чаще выигрывал. После одной особенно удачной игры его и нашел в клубе дядя Тиздейл.

Николас обычно выслушивал новости о Франции вполуха, предпочитая не задумываться всерьез о судьбе этой несчастной страны и ее граждан. Но на этот раз все было по-другому.

— Я решил, что ты должен это знать, — заявил дядя. С трудом вместив свое внушительное тело в кресло напротив, он подал знак официанту, чтобы тот принес ему бренди.

— А может, не надо? — лениво протянул Николас. — Когда мне говорят, что я должен узнать о чем-то, то, как правило, это что-то неприятное. Так что я должен знать?

— Твои крестные — де Лорне, так, кажется? Ты был у них, когда умер твой отец.

Николас рассматривал бренди в своем бокале. Его глаза не отрывались от янтарной жидкости.

— Был. А что с ними? — спросил он, хотя уже все понял.

— Их отправили на гильотину — всю семью, насколько я знаю. Включая детей. Варвары! Мерзавцы! — воскликнул он с несвойственной для него горячностью. — Мстят даже детям!

Николас продолжал рассматривать бренди.

— Это точно? — спросил он нарочито небрежно. — И детей тоже?

— Я не уверен до конца. Ты ведь знаешь, какая там сейчас царит неразбериха. Но мои источники, черт бы их побрал, надежны. Ужасно. Ведь ты любил их?

Николас поднял голову и посмотрел дяде в лицо. Он научился не демонстрировать свои чувства.

— Я едва помню их, — сказал он. — Скажи, ты собираешься сегодня посетить Честерстонов?

Тиздейл долго со странным выражением на лице смотрел на него, как будто бы не верил тому, что видел.

— Не знаю, — грустно сказал он и, опрокинув бренди, резко поставил стакан на стол. — У де Лорне ведь была дочь?

Николас пожал плечами.

— Дай подумать. Кажется, была. Почти подросток. Ее, по-моему, звали Жизель. — Он встретился взглядом с дядей и понял, что не сумел одурачить его. Тиздейл знал его лучше, чем он знал самого себя. — Жаклин, — поспешно сказал он. — Да, ее зовут Жаклин.

— Звали, — поправил Тиздейл и тяжело поднялся. — Я хочу пока пожить в деревне. Буду рад видеть тебя в Эмберфилдсе.

Николас покачал головой:

— Нет, спасибо, дядя.

Тиздейл внимательно посмотрел на него и пожал плечами:

— Ну, как хочешь, мой мальчик.

Николас подождал, пока он ушел. За окном клуба была ночь, темная и тихая. К счастью, присутствующие старались держаться от него подальше: тут хорошо знали его бешеный нрав, да и Тиздейл, уходя, предупредил всех. Наконец, когда в окна стал просачиваться рассвет, Николас решил вернуться домой. Он случайно бросил взгляд на свои руки и потом долго удивленно смотрел на них.

Бокал с вином был раздавлен, и осколки стекла впились ему в кожу. Кровь уже кое-где успела высохнуть, но отдельные капли еще падали на пол.

Николас встал, вытащил крупные осколки, стряхнул мелкие, обернул руку шелковым платком и вышел на улицу навстречу утреннему свету.

Неделю спустя он впервые убил на дуэли человека. Его дядя Тиздейл умер через несколько месяцев, но даже полученное от него наследство не поправило положение дел Николаса. Он продал все, что мог, и с новой страстью вернулся к картам.

Дорога в ад оказалась длиннее, чем он предполагал. Вино не давало забвения, и победы над молодыми людьми за карточными столами уже не радовали. Особенно после того, как он перестал подтасовывать карты.

Николас надеялся, что Джейсон Харгроув милосердно избавит его от этой жизни. Жадная, любящая роскошь жена Харгроува совершенно не интересовала его, но он редко отказывался от предложения разделить постель с женщиной, если та была замужней, состоятельной и красивой. И особенно если знал, что ее муж в случае чего не довольствуется извинениями.

Однако Джейсон Харгроув не оправдал его ожиданий. Николас Блэкторн хотел умереть, но, черт возьми, не стоять же ему просто так перед целящимся в него идиотом. Он покончил с этим фарсом — а может, и с жизнью Харгроува. И вот, пожалуйста, он тут, и кто-то намерен убить его. «Странное создание человек, — размышлял Николас, отказавшись от помощи Тавви и с трудом одеваясь сам. — Когда жить становиться невыносимо, с этим можно покончить, но только на своих условиях. И я не буду бездействовать, пока какая-то отравительница собирается прикончить меня».

Дверь в его спальню открылась. Тавви, как всегда, не удосужился постучать.

— Вы уверены, что готовы? — спросил он, всем своим видом выражая неодобрение. — На ногах-то еле держитесь!

Николас отмахнулся от него.

— Я в порядке. Во всяком случае, настолько, чтобы справиться с поварихой, если она действительно Лукреция Борджиа. До сих пор не могу понять, почему она хочет убить меня.

— Найти людей, которые хотели бы убить вас, — не вопрос, — сказал Тавви. — Вот найти тех, кто не хотел бы этого сделать, — это действительно проблема.

Николаса его заявление позабавило.

— Да, мою жизнь праведной не назовешь, — согласился он. — Вообще-то я был бы не против покончить с ней. Но только не сейчас. И не так.

Тавернер фыркнул:

— Обещаете, что не станете испытывать судьбу?

— Неделю назад я бы так и сделал. Но сейчас у меня появился интерес к жизни. Удивительно, что он вызван чьим-то желанием убить меня.

— Так-то оно так… — Тавернер пожал плечами, но Николас не мог не заметить беспокойства в его глазах. — Пойду скажу, чтобы принесла поднос.

— Иди, — сказал Николас. — Я готов развлечься.

— О чем задумалась? — Мягкий ласковый голос прервал раздумья Эллен, сидевшей с братом в Шекспировском саду в Мидоулэндс. Она подняла голову — прямо на нее смотрели теплые серые глаза Энтони Уилтон-Грининга.

— Тони! — радостно закричала она и вопреки всем светским правилам бросилась на его широкую грудь.

— Эллен, ты ведешь себя как двенадцатилетняя девчонка, а не засидевшаяся в девицах барышня, — недовольно сказал ее брат Кармайкл. — Оставь Тони в покое и дай остальным поприветствовать его.

Она покраснела от смущения и попыталась отодвинуться. Но Тони, милый, добрый Тони, обнял ее за плечи и крепко держал.

— А мне приятно, когда меня обнимает такая красивая женщина, — сказал он лениво. — А если и ты намерен меня поцеловать, Кармайкл, то я большой, и ты найдешь куда.

— Ты не большой, ты просто гора, — сказал Кармайкл, чей скромный рост был постоянным источником его огорчений, и с энтузиазмом пожал руку Тони. — Рад тебя видеть.