Призраки графской усадьбы - Валерий Гусев

– Спугнул! – расстроился Саша.

– Я сам больше испугался, – признался Костик. Про железячку у порога он почему-то не сказал.

– Кто же это мог быть? И какого черта ему в гостинице надо? Впору капканы по музею расставлять…

Запасник музея временно разместился в сводчатом, тесном от множества вещей подвале. По неровным стенам, по крутому потолку двигались ломаные тени. Голоса звучали глухо, быстро гасли под каменными сводами.

Афанасий Иванович очень обрадовался, что «отроки» предложили свою помощь. Работы в музее было много. Горожане его любили, гордились им и щедро одаривали предметами старины. Что-то из них сразу же находило свое место в экспозициях, а основная масса складывалась в подвал, где ждала своего часа. Эти предметы нужно было разобрать, описать, установить историческую ценность, занести в специальные журналы. Рук на все не хватало. Сотрудников в музее было очень немного, трудились они в основном на общественных началах, и помощь ребят оказалась очень кстати.

Работали дружно и весело. Потому что – интересно. О каждой старинной вещи Афанасий Иванович и Саша рассказывали столько необычного, что друзья совсем иными глазами посмотрели на эти старые, ржавые, трухлявые предметы и совершенно забыли о том, зачем они здесь.

Но вопрос этот всплыл сам собой.

Саша стащил с какой-то дальней полки огромный, старинного вида кожаный чемодан, вытертый, потерявший цвет и форму. Расстегнул его ремни, поднял крышку и торжественно произнес, держа над чемоданом подсвечник:

– Личные вещи князя Сергея. – Это прозвучало так, словно он сказал: «Личные вещи императора Наполеона».

Костик, как и положено потомку, заинтересованно склонился над чемоданом. Колька хмыкнул, а Миха заявил:

– Это все фантастика. Однозначно. – У Михи тоже была своя роль: во всем сомневаться, чтобы Саша в запальчивости выложил как можно больше фактов, даже тех, о которых предпочел бы умолчать. – Интересно получается: никакого князя не было, а вещей осталось целый чемодан.

– Как это не было? – возмутился Саша и, запустив руку в чемоданное нутро, извлек из него пачку писем, увязанную дряхлой лентой. – А это что? – Он потряс письмами, вытащил одно из них, прочел наугад: – «…Он хотя и граф, но натурой обладает низкой, лакейской. Всячески притесняет меня и мечтает избавиться от моего присутствия в его доме любым путем… Зато, друг мой, юная графиня – очаровательное существо, и, кажется мне, в ее сердце нашелся уголок для бедного ссыльного гусара Оболенского…» Каково?

– Интересно! – подхватил Костик. – А не могли бы вы подробнее рассказать об истории князя Сергея?

Саша отошел к столу, за которым Афанасий Иванович разбирал старые рукописи, раскурил от свечи длинную трубку, уселся в глубокое кресло и начал свой рассказ:

– Году, кажется, в 1828-м или несколько позже осужденный на вечное поселение в Сибири за причастность к декабрьскому восстанию декабристов и лишенный дворянского достоинства юный «штап-ротмистр гусарскаво полка княсь Сергей Оболенской» – так он подписывал свои письма – отправлялся в дорогу…

Саша рассказывал неторопливо, попыхивая трубкой, и ребятам казалось, будто в густых клубах дыма, окутавших его и затягивающих подвал романтической завесой, возникают драматические картины далекого прошлого…

…Уездный городок. Ямская станция. Глухая осенняя пора. Рваные, торопливо бегущие по серому небу облака. Мелкий грустный дождь.

В простую коляску с поднятым верхом возница укладывает немудреные пожитки князя Оболенского, пристегивает сзади чемодан, стянутый ремнями.

Оболенский садится и бережно ставит на колени небольшой дорожный сундучок потемневшего дерева.

Рядом с князем солидно усаживается толстый и усатый урядник, сопровождающий ссыльного. Он важно кряхтит, устраиваясь поудобнее, косится на сундучок и, постучав по его крышке толстым пальцем, ехидно спрашивает:

– Сокровища везете, ваше бывшее сиятельство? А не положено.

Оболенский брезгливо отводит его руку, отворачивается и сухо роняет:

– Сокровища… Это мне всего дороже.

Урядник хмурится, скрывая интерес, расправляет усы и толкает ямщика в спину ножнами сабли:

– Пошел, засоня! Погоняй!

Коляска, качнувшись, трогается. Копыта чавкают в мокрой земле. Затихает вдали звон колокольчика…

…Опять станция. Поздний вечер. Все тот же дождь с темного неба. Ветер гнет сбросившие листву деревья, морщит рябые от дождя лужи.

Оболенский что-то пишет у слабого свечного огарка, прислушивается к чему-то в сенях – до него доносятся глухие голоса, покашливание урядника…

– Ты, Сверчок, вместе с Шлеп-Губой сиди в Марьином овраге, у рощи. Услышите звон нашей тройки – готовьтесь. Князя – с коляски долой, а сундучок – моя заботушка.

– Как же! – не соглашается собеседник. – Сундучок вместях делить будем.

– Добудь сначала, – сердится урядник…

Он входит в избу, постукивает пальцем по плечу «задремавшего» у стола ссыльного:

– Давай, бывшее благородие, просыпайся. Дальше поедем.

– Да куда в ночь-то? – притворно зевает князь Сергей. – Я не спешу.

– Я спешу, – отрезает урядник и цепляет саблю. – Мотаешься с вами…

…Темно. Дождь. Чавкают копыта, вязнут колеса. Коляска приближается к чуть видимой в ночи роще. Она тревожно шумит под ветром.

Небольшой ручеек, густо заросший кустарником. Дробный деревянный мостик над оврагом.

И откуда ни возьмись – на дороге две грозные темные фигуры: одна громадная, другая щупленькая. И окрик:

– Стой!

Один ухватил мощной рукой под уздцы коренника – лошади стали, ямщик свалился с козел и исчез в кустах – только хруст пошел! Второй подбежал к коляске:

– Слазь, барин! Приехали, шлеп-губа. Дале пешим пойдешь! – И пригрозил сверкнувшим в ночи кинжалом.

– Ах ты, христопродавец! – воскликнул князь. – Боевого гусара ножиком стращать? Да я тебе оба уха оторву.

И, чуть привстав с сиденья, врезал носком сапога точно в подбородок разбойнику. Тот, всплеснув руками и выронив кинжал, опрокинулся на спину в дорожную грязь. Одновременно с этим князь выхватил у урядника саблю и, соскочив с коляски, бросился на второго. Тот резко выбросил вперед руку, и навстречу князю вспыхнул и прогремел пистолетный выстрел.

Князь уклонился от пули и взмахнул саблей. Разбойник бросился бежать, скользя и размахивая руками, вопя от страха.

Оболенский вернулся к коляске и увидел, как по дороге обратно к городу изо всех сил переваливается толстый урядник, держа под мышкой драгоценный сундучок.

– Каналья! – взревел князь и бросился вдогон жулику.

Он быстро нагнал урядника и взмахнул саблей, зацепив его толстый бок. Урядник заорал, выронил сундучок и плюхнулся в грязь, закрывая ладонями затылок.