Женщина справа - Валентен Мюссо

Расследование департамента полиции Лос-Анджелеса не принесло больших результатов – по крайней мере, все так думали. Несколько типов, свихнувшихся на почве знаменитостей, объявили, что похитили Элизабет Бадина и убили ее, но несостоятельность их высказываний была очевидна. Анонимные письма – без сомнения, принадлежащие перу соседей, жаждущих свести свои счеты, – содержали безосновательные обвинения в адрес разных граждан. Полиция получила целые кучи свидетельств от мужчин и женщин, что видели актрису живой в разных концах страны – в Сан-Франциско, Нью-Йорке, Бостоне, Майами… Как и во всяких уголовных делах, вызвавших широкий резонанс в средствах массовой информации, эти фантастические разоблачения и свидетельства привели лишь к потере времени и сил тех, кто вел расследование.

Примерно две недели спустя на помощь призвали ФБР – не самый привычный сценарий для такого дела, как пропажа без вести, но этому, вероятно, в высоких инстанциях было решено придать особое значение. Если департамент полиции Лос-Анджелеса без колебаний задействовал средства массовой информации, то ФБР действовало более скрытно. Стало известно, что расследование снова начато с нуля. В отсутствие новых следов начали распространяться самые безумные слухи. Ей приписывали распущенность и беспорядочные связи: со своим партнером по съемкам Денисом Моррисоном, с продюсером фильма Саймоном Уэллсом, затем с самим Харрисом, который якобы счел за лучшее утаить это приключение, на публике демонстрируя суровое и требовательное отношение. В нескольких статьях исчезнувшая молодая актриса из жертвы стала девушкой нестрогих нравов, готовой на все ради карьеры.

Среди всех этих россказней одно положение из статьи, появившейся в «Вашингтон стар», наделало шуму. А что, если Элизабет Бадина исчезла по своей собственной воле? Самые разные свидетели первых недель киносъемок в один голос утверждали, что актриса выглядела встревоженной и подавленной. Упоминались происшествия на плато и ее стычки с Харрисом, которые съемочная группа всеми правдами и неправдами скрыла от журналистов. Все-таки у нее в активе имелись всего лишь эпизодические роли. Может быть, она всего-навсего сбежала, чтобы избавиться от возрастающего морального давления. Не исключено, что она где-то отсиживается – на другом конце страны или за границей. Это предположение о добровольном бегстве я тщательно запрятал в дальний уголок сознания: поверить этому хоть немного значило бы также предположить, что мать смогла намеренно меня бросить.

Полагаю, те, кто знаком со мной, считают, что я неплохо выпутался. У меня не было несчастного детства. Воспитанный бабушкой, я всегда был обласкан, защищен, окружен неимоверной заботой. Больше всего я страдал от невозможности хранить в сокровенном уголке что-нибудь памятное от самой матери. Она ничего мне не оставила: ни изображений, ни духов, ни воспоминаний о нежностях. Вся ее жизнь в итоге свелась к нескольким броским заголовкам в старых газетах. В конце концов она стала для меня всего лишь жертвой загадочного преступления.

Точно не знаю, когда бабушка в первый раз открыто заговорила со мной о ее исчезновении. Судя по всему, мне было не больше шести или семи лет. Ее имя не было окружено молчанием, в гостиной висело много фотографий. Я вырос, постоянно видя ее лицо и не зная, кто она такая на самом деле. Моя бабушка никогда не называла ее: «твоя мама» или «моя дочь», исключительно «Лиззи». Она говорила о ней отстраненно, без заметных эмоций, как если бы та просто уехала в путешествие и одним прекрасным утром вернется домой. Мне понадобилось очень много времени, чтобы понять: это странное поведение являлось единственным средством, которое она нашла, чтобы выдержать это испытание.

Что еще сказать? Неожиданно прерванные съемки «Покинутой» снова возобновились с другой актрисой, утвержденной на эту роль: Кларенс Рейнолдс, знаменитость, которая была популярна у публики до начала 60-х. Я всегда находил ее игру неестественной и манерной, но вряд ли мое мнение по этому вопросу было действительно объективным. Дело, которое в течение многих недель находилось в центре внимания всей страны, потихоньку забылось. Однако на протяжении пяти или десяти лет имя Элизабет Бадина снова появлялось в нескольких статьях, посвященных куче дел, не раскрытых департаментом полиции Лос-Анджелеса. Моя мать находилась там вместе с другой Элизабет – Бет Шорт, прозванной Черный Георгин.

Я видел эти фильмы только по одному разу каждый, когда мне было 16 или 17 лет, по случаю составления программы небольших кинотеатров района. Сидя в темноте, я с беспокойством ждал ее появления и, когда это происходило, чувствовал себя виноватым, что не испытываю никаких эмоций. Теперь я был совершенно бесчувственным.

Уже во время учебы в университете на вечеринке с обильными возлияниями я имел неосторожность заговорить о своей матери со студентом третьего курса, которого считал своим другом. У меня было обыкновение, выпив лишнего, приниматься изливать чувства или стараться привлечь к себе внимание. Я не особенно хорошо помню ни как об этом зашел разговор за столом, ни что я такого рассказал в тот вечер, но дело в том, что на следующий день мою историю знала половина кампуса.

Мой «секрет» разлетелся повсюду, будто пыль на ветру. Я, обычно сдержанный и неприметный, обрел всеобщую популярность, такую же нездоровую, как и внезапную. Когда я проходил, мне вслед оборачивались. Меня окликали повсюду: в аудиториях, в библиотеке, в кафетерии: «Эй, Бадина! То, что говорят, это правда?» Девушки, которые до сих пор никогда меня не замечали, принялись сами подходить и выражать настораживающее сострадание, будто я десятилетний мальчишка, только что потерявший родителей в автокатастрофе. Для некоторых из них демонстрация сочувствия быстро превратилась в кривляние. Они строили глазки, клали мне руки на предплечья, осторожно качали головой, чтобы побудить меня к откровенностям. В своей огромной наивности я тогда не понимал, что они со мной заигрывают. Когда же я пытался перевести разговор на другую тему, то видел, как в их взглядах гаснет крохотный огонек интереса, порожденный моим положением сироты. Ситуация была нездоровой: я был словно один из тех серийных убийц, которые, ожидая исполнения приговора в камере смертников, получают со всех концов страны от своих «поклонниц» пламенные письма и предложения пожениться.

Однажды утром я обнаружил в своем почтовом ящике экземпляр книги, которая, кажется, вышла в начале 80-х. В ней рассказывалось о скандалах и уголовных делах, которыми была буквально усеяна история Голливуда. Автором ее был преподаватель университета в Огайо. На достаточно безвкусной обложке был изображен ролик кинопленки, покрытый большими пятнами кетчупа, изображающего кровь. Листком с рекламой канцелярских товаров, вложенным посредине книги, была отмечена глава в десяток страниц, посвященная исчезновению моей матери. Кто положил эту книжонку ко мне в ящик, я так и не узнал и никогда не старался узнать. Может быть, одна из моих новых поклонниц или, что более вероятно, студент с кинематографического отделения, одержимый убийством Шерон Тейт[22] или смертью Мерилин. Я прочитал только заголовок – «Тайна Элизабет Бадина» – перед тем как швырнуть это произведение в первую попавшуюся урну. С какой целью мне был сделан этот подарок? Кто-то подумал, что этим доставит мне удовольствие? Или что я из чистого мазохизма стану поворачивать нож в ране, которая так и не зажила?