Кошачья голова - Татьяна Мастрюкова

Алину сразу будто водой окатили. Она отшатнулась, уворачиваясь от света, как если бы я кинул в нее чем-нибудь, пришла в себя — это было понятно по ставшему осмысленным выражению лица, — дико взглянула на меня и стремительно ушла в свою комнату. И все это молча. Как и не было ничего.

Хотя вроде ничего ужасного не случилось, уснуть я не мог. Лежал и тупо пялился в потолок. Может быть, это был сон, очень реалистичный сон, а теперь я проснулся и не могу заснуть?

С одной стороны, не особо и страшно. В конце концов, мы у себя дома, и это моя родная сестра. А все же как-то неприятно, не по себе. Неосознаваемая до конца опасность.

Вон люди живут с родственниками-алкоголиками или наркоманами, и это как бы в порядке вещей. А у меня сестра в школу ходит, с подружками встречается, и никто ничего не замечает. Наверное, надо тревогу бить, когда она не с пением, а с ножом на нас начнет кидаться. Я так думаю.

* * *

После этой вполне себе здравой мысли я, совершенно проснувшийся, подорвался на кухню и, стараясь не шуметь, спрятал в верхний шкафчик набор ножей, которые у нас всегда стояли рядом с плитой, на самом виду.

Проходя мимо закрытой двери Алининой комнаты, я притормозил и прислушался. За дверью царила тишина. Утром мне от мамы крепко попало за пропавшие ножи. Ну и что, лучше так. Я решил на ночь их прятать, а потом ставить на место.

За завтраком, когда за столом, как обычно, остались только мы с мамой, я как бы между прочим поинтересовался:

— Мам, ты слышала что-нибудь ночью?

— Пение какое-то? Да. Но отец спал, и я решила не вставать. Что поделать, это один из минусов квартиры на первом этаже.

По крайней мере, это не мои галлюцинации, все произошло на самом деле. Хотя вообще-то лучше бы галлюцинации… А еще лучше — очень реалистичный кошмар.

Мама внимательно посмотрела на меня:

— Согласна, очень неприятное пение, тревожащее какое-то. А тебе оно мешало, да?

Я не стал отвечать, неопределенно мотнув головой. Чего с ней обсуждать?

Я давно копил деньги, которые мне периодически дарили родители или родственники, на что-нибудь очень крутое, только каждый раз в последний момент передумывал покупать. Ну, вдруг мне захочется что-то еще более нужное и навороченное или модернизированное, а деньги уже потрачены. Будет дико обидно.

И вот я купил налобный туристический фонарь, чтобы не возиться с телефоном. Совсем недешевая штука и совершенно не то, на что я мечтал потратить свой капитал. Но я абсолютно ни о чем не жалел и даже не раздумывал.

Отец сразу просек фишку, моментально заметил, когда я перед сном положил фонарь рядом с подушкой. Вот с ним всегда так: вроде бы ничего не замечает, максимально отстранен, но на самом деле все, что ему интересно и нужно, мимо него не пройдет. Отец заинтересованно повертел в руках мой фонарик, пощелкал кнопками, одобрительно хмыкнул и вдруг сказал спокойно:

— Ты, я вижу, никак сталкером решил заделаться? Чтобы этого даже в мыслях не было, понял меня? Никаких заброшек, никаких канализаций.

Не зря я внутренне напрягся, когда он фонарик увидел. Понятно, что недешевая вещь, для обычного баловства, «чтобы было», не подходящая.

— Вовсе я не собирался…

Можно было и не оправдываться.

— Ага.

Отец положил фонарик ровно на то же место, откуда взял, и внимательно посмотрел на меня:

— Узнаю, репрессии применю. Ты у матери — один сын, помни.

Это типа шуточка такая.

— Да помню я, помню.

Помню, что я важен не своими личностными качествами, а тем, что единственный сын у родителей. Мальчик. Пацан. Мужик будущий. Ну, казалось бы, раз так — чего требовать еще? Нет, тут был подвох. Я постоянно оказывался им что-то должен именно потому, что мальчик.

Нести ответственность, делать или, наоборот, не делать. Мне якобы доверяли, но немедленно перепроверяли при первом же удобном случае. Правда, Алине тоже предъявляли нехилый такой список из «должна — не должна». Возможно, даже более обидный, потому что отец заранее был убежден в недостатке ума как у женщин, так и у девочек. Когда я был совсем мелкий, мне такое положение вещей даже льстило. Теперь — совсем нет.

Отец часто доводил и маму, и сестру до слез, искренне не понимая, а что такого. И все же при этом отец — хороший человек. Мы ведь не все знаем о том, как ему от деда доставалось… Мама говорит: он просто по-другому не знает как.

Поэтому Алина, например, своими проблемами делилась только с мамой и иногда со мной, но не с отцом. Один раз начала что-то такое рассказывать, а он, по ее словам, очень сильно запереживал. Побледнел, чуть ли руки не затряслись. Алина даже за него испугалась, соврала тут же, что ничего страшного, что он не так понял. А отец все правильно понял, но он же должен быть самым сильным, самым стойким, самым смелым. Иначе какой же он отец, какой же мужчина… Вот он и высмеивает наши страхи, чтобы самому им не поддаться.

Как-то папин знакомый высказал мысль, показавшуюся мне вполне здравой:

— Лучше быть живым и здоровым трусом, чем мертвым и покалеченным смельчаком.

Папа кивал-кивал, будто бы соглашаясь, а потом выдал со своей ехидной усмешечкой:

— Правильно, настоящий мужик должен трястись в первую очередь за свою шкурку, а все остальное — побоку.

И подмигнул мне, и я тоже в ответ подмигнул, будто бы соглашаясь.

А на самом деле струсил сказать правду, что уже которую неделю сижу дома, потому что не могу себя защитить. Отморозок из дворовой компании соседнего дома выбил одному парню, знакомому моему, передний зуб и так приложил, что к зубу добавилось сотрясение мозга. Докопался на пустом месте, когда тот просто мимо проходил, и вдобавок избил, поскольку ему показалось, что жертва начала возникать. Я вполне мог оказаться на месте пострадавшего, просто потому что живу рядом, потому что не из их компании, да еще свидетелем этого избиения стал. «Че пялишься, тоже получить захотел, как твой дружочек? Я тебя запомнил!» Я развернулся и ушел. Противостоять и защищаться бессмысленно, я бы в любом случае проиграл, и к унижению моральному, которое еще можно пережить, добавилось бы унижение физическое. Да, лучше пересидеть дома, пока меня еще «помнят».

Поэтому я торчал в квартире, полностью погрузившись в драки виртуальные. Там не страшно было проигрывать, а стать героем легко, что очень поднимает самооценку.

Нет, лучше быть трусом, только не стоит трепаться об этом направо-налево. Особенно — не говорить отцу.