Глупый гений - Саша Анжело

Я спросил: дорог ли ей тот парень? Она отмахнулась и сказала: просто друг. Ее ответ мог бы быть подлиннее, потому что я надеялся успеть прийти к верному решению относительно ее подарка. В конце концов, я протянул ей бабушкин презент. Валя улыбалась, она была искренне рада и даже не стала кидаться банальностями типа того, что главное внимание. Всё же она не могла не заметить кичливую подделку.

Всё замечательно, несмотря на то, что здесь у меня нет времени мечтать. Даже поздно вечером, когда перед сном я удивляюсь теплым темным видам из окна, какие я встречал лишь однажды, шестнадцатилетним, во время отпуска в Болгарии. Я перенасыщен впечатлениями и не в силах вообразить себе что-либо лучшее чем то, что происходит со мной последние две недели. И зачем я, вдруг, решил, что это не предел? Зачем начал терзать свои мысли и чувства, подобно тому, как трясут яблоню по осени, чтобы набрать спелых яблок…? Что ж, за мое «мало тебе?» яблоком по голове я получил: вспомнил, что послезавтра возвращаюсь домой. Впервые за все эти десять лет мечтаний, все еще закутанный в мечтательный шлейф, я с беспокойством подумал, а что будет потом?

Свежий морской воздух стал первым новым ощущением за многие годы. Он напомнил мне дни детства, когда все было новым и свежим, мир, не переставая удивлял и дарил надежды: всё впереди. Что впереди? Чего я ждал тогда? Какие-то бестелесные цели, бесцельные дороги открывались мне.

Австралийский континент улетал всё ниже вниз сквозь иллюминатор. Что дальше? Перееду к маме, буду отправлять суммы побольше, как просила Алина… Почему я забыл взять с собой книжку? Журналы тут все на английском… Почему я не взял с собой что-нибудь почитать? Чем мне занимать мою фантазию по дороге домой? Чем мне занимать себя дома, когда все мечты воплотились и остались на краю земли?

Но тут мы поднялись выше облаков, и я почувствовал, как вместе с яркой синевой за бортом ко мне возвращается надежда: я вспомнил про открытку, которую Валя сунула мне в карман во время последнего объятия. Я вытащил её, открыл и увидел вложенную купюру в две банкноты по пятьсот австралийских долларов.

С дрожью в сердце я посмотрел на предложение, начертанное зеленым фломастером на открытке с видом Сиднейской оперы: «Улыбнись, папа».

Хотите жить вечно? Хотите получить лекарство, которое вам в этом поможет? Я эту штуку изобрел вчера. «Вечность» – это я, возможно, хапнул, но годков триста-четыреста при здоровом  образе жизни, провести можно. Сегодня у меня брали интервью, приглашали на телевидение, на радио, предлагали написать автобиографию; Нобелевская премия этого года, говорят, у меня уже в кармане. Хотя, я никогда не сидел за одним столом с королем и королевой, никогда не был на балу, и не против был бы побывать, все же я отказался. Посижу я пока тихо, да посмотрю на всю эту шумиху со стороны, как ученый наблюдает за поведением подопытных.

Даже, когда был совсем маленьким, во время праздников я, молча, сидел в темном углу и размышлял. Родители переживали, а друзья-знакомые их успокаивали, говоря, что я просто коплю энергию; что пройдет чуть-чуть времени и я стану шалопаем; что, на их голову, меня прорвет, как ржавую трубу. А я – нет. Уже в одиннадцать лет я закончил школу с отличием, в пятнадцать университет (мог бы и раньше, но мне нравился беззаботный образ жизни студента), с шестнадцати лет я с утра до позднего вечера работаю в частном научном центре; к шестнадцати годам я уже точно знал, какому открытию посвящу всю свою жизнь, но мои планы сорвались: к своей цели я пришел через полгода. Сейчас мне восемнадцать лет и я изобрел лекарство от старости. Грубо говоря, это лекарство затормаживает разложение. После того, как мое изобретение проверили все самые известные ученые мира, во мне признали гения… Но секрет я им пока не сказал. Говорят, сомнений нет; штука, говорят, стоящая. Но, я не какой-нибудь простофиля, нет. Я уже успел кое-что понять в человеческой психологии и не ждал от людей ничего, кроме, как лицемерия, прикрывающего желание заработать на моем открытии. Одна единственная колбочка с чудо раствором хранилась в сейфе, доступ к которому был лишь у меня и еще у пары сверхсекретных ученых.

Кем мне быть? Не так. Кем ощущать себя? Вселенским королем или всемогущим узником? С моими способностями я не вижу настоящей жизни, я заточен в четырех стенах, а люди проходят мимо меня, словно посетители в зоопарке мимо клеток с экзотическим зверем. «Ой, глянь, он ещё и разговаривать умеет! Я думал, он только думает». Коллеги относятся ко мне, как к ребенку, стараются покровительствовать в делах связей с общественностью – единственное, в чем они лучше меня, потому что в протянутый ко мне микрофон я ни «б» ни «м». Чем сильнее они осознают мою значимость, тем сильнее и крепче их рукопожатия, тем влажнее их ладони. Сколько они успели бы сделать к своим годам, если бы не отвлекались на таких, как я! Недавно один из таких коллег сообщил во все услышанная свою догадку: будто мне уже далеко за сто лет, и я сам первый испробовал на себе эликсир молодости. Стоит ли упоминать, что за некомпетентность его отстранили от работы со мной, потому что: во-первых, мое открытие имело не омолаживающий, а затормаживающий эффект, отсюда следует во-вторых: свое изобретение я должен был изобрести лет восемьдесят назад, но те ингредиенты, которые я использовал в то время еще не были так доступны и известны. Да, признание такая штука: одни тебя обожают, другие считают меня недостойным случайного успеха, дарованного свыше слепой мадам фортуной. «В нем есть искра!» – говорят те, кто за всю жизнь ни разу ничем не блеснул. Пыль рассуждает о моих возможностях и дает мне оценку, за которую я, по их мнению, должен быть благодарен. Мне не нужна их оценка. Мне нет смысла от их признания. Я сам в силах понять насколько велико мое открытие. Одно ощущение от этого знания для меня награда.

В то время как весь мир авансом был мне благодарен, мой отец считал меня своим главным разочарованием в жизни. Мой отец в далеком прошлом – спортсмен и чемпион, и любые мои достижения умственного труда приравнивались к случайным продуктам лени хлюпика. Чем грандиозней были мои свершения, тем больше он во мне разочаровывался, тем меньше шансов оставалось, что я хоть чуть-чуть преуспею в физической культуре. К этому я отношусь философски. Я бы тоже вряд ли жаловал достижения моего сына по физкультуре. Как деревья копят кольца с годами, мой отец копил жирок: гантели были им забыты, а я, несмотря ни на что, постоянно о них вспоминал, когда спотыкался о них, выходя на балкон. Мама говорит, что в тайне отец считает мои успехи своими собственными, ведь, если бы он меня хвалил и гордился мною, я бы ничего не добился.

Теперь, став финансово стабильным, я мог не травить себя его разочарованным молчанием в мою сторону. Я собрался переехать в отель и в ближайшее время, чтобы потом найти и снять квартиру.

Смотрю сейчас в окно: вижу многолюдный город. Сколько людей ради посещения мест, связанных с памятью о великих поэтах или ученых преодолевают океаны, мили, километры… А мои соседи пока не знают, что рядом с ними, вот уже двадцать лет, живет величайший гений на свете. Не знают и мои немногочисленные «друзья» в социальных сетях. Меня это не волнует. Ведь, когда узнают, они не смогут даже поздравление мне написать. Совести не хватит, после того, как никто (никто) не подписал мое открытое письмо с просьбой о спонсировании разработки моего будущего открытия. Да… в такие моменты я предвкушаю, каким мощным реваншем должна стать моя мировая слава. Теперь весь мир у моих ног.