Телохранитель Каина - Владимир Гриньков

– Здесь вчера видели человека, – сказал Лисицын. – Прямо под окнами. Кто такой?

Он требовательно посмотрел на своих домочадцев. Оба промолчали, будто и не было вопроса.

– Здесь – вчера – был – человек, – раздельно произнес Лисицын, на каждом новом слове повышая голос. – Кто?!

– О чем ты говоришь? – непонимающе посмотрела на сына Наталья Андреевна.

– Вчера к дому пришел человек, – сказал Лисицын. – Это было поздним вечером, почти что ночью. Он подошел к окну той комнаты, в которой живет вот он, – ткнул Стас пальцем в направлении Китайгородцева, – и некоторое время там, под окном, стоял.

Наталья Андреевна повернула голову, и вид у нее был такой озадаченный, будто она только что обнаружила присутствие Китайгородцева за столом.

– Вы видели здесь посторонних? – спросила она удивленно. – Почему не поставили меня в известность?

– Я? Видел? – пробормотал растерявшийся Китайгородцев. – Кого?

Он вопросительно посмотрел на Лисицына, не понимая, что тут происходит. Лисицын тоже, похоже, растерялся.

– Простите, я ничего не понимаю, – сказал Китайгородцев.

Судя по его виду, чувствовал он себя неловко. Занервничал и не знал, куда деть руки.

– Ты мне сказал, что здесь кто-то был, – напомнил Лисицын.

– Я? – еще больше удивился Китайгородцев.

В семье разлад, все ссорятся, а он мало того, что оказался невольным свидетелем сложных взаимоотношений этих людей, так еще помимо своей воли втягивается в конфликт – и непонятно, для чего все это делается.

– Ты чудить надумал? – осведомился Лисицын. – К чему этот спектакль? Ты мне сказал сегодня утром, что здесь был человек!

Китайгородцев молчал, не зная, что сказать на это.

– Стас! – вмешался Михаил. – Я не знаю, о чем ты говоришь…

– И к тебе у меня есть вопросы! – оборвал его Лисицын. – Охранник вышел к этому человеку, под дождь, никого там не нашел, а когда вернулся в дом, он увидел здесь тебя – промокшего до нитки. Откуда ты пришел – такой мокрый?

– Это тоже тебе охранник рассказал? – не поверил Михаил, и выглядел он сейчас растерянным.

Он повернулся к Китайгородцеву, ожидая объяснений. Объяснений у Китайгородцева не было. Он пребывал в не меньшей растерянности, чем Михаил. Его вид все сказал Лисицыну.

– То есть и это, про Михаила, ты тоже не подтверждаешь? – изумился Лисицын, глядя на Китайгородцева с неприязнью.

– Я в первый раз об этом слышу, – пробормотал Китайгородцев.

– Пошел вон! – с ненавистью прошипел Лисицын.

Китайгородцев еще больше растерялся.

– Пшел!!! – закричал Лисицын, будучи не в силах сдержать ярость.

Китайгородцев поднялся из-за стола и пошел прочь, по-стариковски приволакивая раненую ногу.

* * *

Хамза примчался в тот же день, не предупредив заранее. Он вошел в комнату к Китайгородцеву с таким мрачным выражением лица, будто кто-то умер и именно Хамзе предстояло сообщить эту печальную весть.

Китайгородцев сразу догадался, по какой причине случился этот внезапный визит.

– Здравствуй, Толик, – сказал Хамза. – Мне позвонил Лисицын…

– Догадываюсь.

– Он был в таком бешенстве…

– Могу себе представить.

– Я приехал, чтобы поговорить с тобой. Что тут происходит, Толик?

– Я не знаю, – честно признался Китайгородцев.

– Случилось что? – требовательно спросил Хамза.

– Не знаю, – повторил Китайгородцев. – Хозяева сели обедать. Меня пригласили тоже.

– За стол? – удивился Хамза.

Не принято так было. Не по правилам. Всегда – хозяева отдельно, и у обслуги свой стол.

– Я тоже удивился. Но перечить ведь нельзя, – напомнил Китайгородцев.

Да, нельзя перечить, хозяину виднее.

– Я только позже догадался – зачем позвали, – сказал Китайгородцев. – Это все Лисицын. Стас Георгиевич. Что ему в голову взбрело, я не знаю, но он за столом начал какие-то странности рассказывать, а я должен был подтверждать.

– А почему ты должен был? – посмотрел внимательно Хамза.

– Я не знаю.

– Он мне сказал, что ты сам ему это рассказывал – про то, что видел какого-то человека здесь, рядом с домом…

– Это неправда!

– Что неправда, Толик? – осведомился Хамза. – То, что ты видел? Или то, что говорил об этом Лисицыну?

– Я не видел никого! – твердо сказал Китайгородцев. – И не мог, разумеется, ни о чем таком рассказывать Лисицыну!

Хамза вздохнул.

– Толик, я тебя знаю не первый год, и я тебе верю, – сказал он. – Но как ты думаешь, зачем все это нужно Лисицыну? Чего он добивается?

Китайгородцев только пожал плечами в ответ. Если бы он знал.

– Но это точно – что он все придумал? – уточнил Хамза.

Китайгородцев выразительно посмотрел на шефа.

– Просто я поверить не могу в то, что он на ровном месте закатил истерику, – признался Хамза. – Должно же быть какое-то объяснение.

Его можно было понять. Заказчик рассказывает такое, чему нет подтверждения, но не согласиться с ним – значит, обвинить его во лжи. Кто решится на такое?

– Он какой-то странный, – сказал Китайгородцев.

– Да? – насторожился Хамза.

– Вот этот дом, – повел рукой вокруг Китайгородцев. – Вы ничего не чувствуете, когда находитесь здесь? Он давит. Он очень мрачный. Обычно жилище создают удобное. Уютное. А здесь неуютно. Здесь жутковато даже. Я не представляю, что должно быть в голове у человека, который такое мрачное жилище для себя построил. Если этот человек нормальный, разумеется. – Китайгородцев посмотрел на шефа и повторил: – Если он нормальный.

Хамза был в замешательстве.

– Я был на втором этаже, – сказал Китайгородцев. – Там есть зал, где висят картины. Портретная галерея. Портрет Лисицына там тоже есть. На заказ, видимо, кто-то рисовал. И раз портрет висит на стене, значит, он заказчику понравился. Получилось то, что он хотел. Знаете, как художник изобразил Лисицына? В каких-то средневековых одеяниях, и вид у хозяина очень даже мрачный. Граф Дракула, не иначе.

– Но это ничего в принципе не доказывает, – не очень уверенно сказал Хамза.

– И еще я кое-что увидел, – продолжил Китайгородцев. – Там же, наверху. Комната. За столом сидит человек. Совсем как живой. Но на самом деле он из воска. Это отец Стаса Георгиевича. Генерал Лисицын. Он умер десять лет назад. Вы понимаете?

– Не совсем.

– Этот дом был построен уже после того, как умер генерал. Так что эту мемориальную комнату создавали уже после его смерти.