Война - Лора Таласса

– Я не его женщина, – протестую я.

Ты моя жена.

Тамара впервые упомянула Всадника при мне. Стараюсь не думать о том, что она только что подтвердила: Война действительно Всадник Апокалипсиса, и сосредотачиваюсь на другом: Тамара наряжает меня для Всадника.

– Лучше быть его женщиной, чем чьей-либо еще, – говорит одна из ее спутниц. Остальные согласно бормочут в ответ.

«А с тобой мы поиграем позже», – кажется, так сказал тот солдат несколько часов назад.

Мне удается унять дрожь. Значит, вот как здесь все устроено? С неохотой принимаю шелковый наряд из рук Тамары, тонкая ткань струится между пальцами. Неужели я это надену? Есть еще вариант: натянуть мокрую одежду и ботинки. Вновь смотрю на чистый наряд. Я сама по себе: не принадлежу ни Войне, ни кому-либо еще, и одежда этого не изменит. Другое дело – интерес Всадника. Ему кое-что нужно от меня, и это никак не касается моего умения сражаться, зато напрямую связано с тем, что Всадник называет меня женой. Крепче стискиваю шелк.

Мне тоже кое-что нужно. Ответы, информация о том, как предотвратить Апокалипсис. Кто знает, может, сегодня ночью я это получу? Нужно всего лишь надеть чертов наряд.

Грохот барабанов вспарывает ночной воздух. На улице пылают факелы, дым вьется в черном небе.

Я кручу амулет на запястье, бреду вслед за женщинами на поляну. Темная юбка шуршит, обвивается вокруг ног. За те часы, что прошли после моего прибытия в лагерь, это место преобразилось. Разносится запах шипящего на огне мяса, на столах стоят большие кружки. Вид алкоголя приводит меня в изумление. Большинство жителей Новой Палестины не пьют крепкие напитки.

Люди болтают, смеются, наслаждаются обществом друг друга. Трудно представить, что сегодня днем эти люди разграбили и сровняли с землей целый город. Сейчас тут нет и намека на этот кошмар. Перевожу взгляд с одного человека на другого, пытаясь рассмотреть порок в глубине их глаз… И замечаю Войну.

Как и в прошлый раз, он сидит на своем помосте. Смотрит на меня. В пелене дыма и отблесках костра его грубые, жестокие черты кажутся завораживающими. Не представляю, сколько уже Всадник смотрит на меня, но я должна была заметить это раньше. Его взгляд подобен прикосновению пальцев к коже; трудно его не почувствовать.

Что-то во мне откликается на этот взгляд. От страха все внутренности скручиваются в узел. Но есть что-то еще, странное чувство… я не понимаю его, но ощущаю смутный стыд.

Одна из стоящих рядом женщин ловит меня за руку. Кажется, ее зовут Фатима.

– Его невозможно убить, – тихо говорит она, наклонившись ко мне.

– Что?.. – переспрашиваю, бросив на нее короткий взгляд.

– Я своими глазами видела. Это было пару городов назад, – с горящими глазами поясняет она. – Один из солдат жутко разозлился, кинулся на Всадника с мечом. Война позволил ему пронзить себя насквозь, лезвие вошло прямо в грудь, между татуировками. А он просто рассмеялся.

Холодок пробегает по позвоночнику.

– Затем Всадник вырвал меч из своей груди и сломал тому бедняге шею – легко, как прутик. Это было ужасно! – Но Фатима не кажется расстроенной, скорее возбужденной.

Вновь кидаю взгляд в сторону Войны, который все так же не сводит с меня глаз.

– Значит, он бессмертен?

Что это за существо такое?

Фатима подается вперед и слегка сжимает мою руку.

– Просто делай то, чего он пожелает, и все будет хорошо.

Не дождетесь.

– А что насчет других? – спрашиваю ее. К Всаднику кто-то подошел, предлагая ему блюдо и отвлекая внимание от меня.

Фатима морщит лоб:

– Каких других?

– Других его жен.

Должны же быть другие…

– Жен? – Она еще сильнее морщится. – Война не женится на женщинах, с которыми проводит время. – Теперь Фатима смотрит на меня с подозрением. – Как Война нашел тебя? Говорят, он уехал в самый разгар битвы, увозя тебя с собой.

Я как раз пытаюсь подобрать слова, чтобы ответить, но внимание Всадника вновь обращено на меня. Второй раз за день он жестом подзывает меня, алые символы на пальцах зловеще светятся в сгущающейся темноте. Надо же, кому-то надоело ждать!

На мгновение застываю на месте. В игру включается моя упрямая половина, сознание заполняют темные образы того, что может сделать Всадник, если я проигнорирую его приказ.

Но его жест замечает Фатима и подталкивает меня вперед, вынуждая сделать первый шаг. И я иду, чувствуя на себе тяжесть пристальных взглядов. Пробираюсь сквозь толпу и останавливаюсь перед Всадником. Он поднимается со своего места, в толпе проносится шепот. Стучат барабаны, но внимание всего лагеря приковано к нам.

Война оставляет свой трон, делает шаг в мою сторону, затем второй, третий, подходит вплотную. Несколько мгновений он рассматривает меня так напряженно и пристально, что хочется отвести взгляд. Глубоко в его глазах полыхает огонь факелов. Огонь и интерес. Всадник молчит, так долго, что я сама нарушаю молчание:

– Чего ты хочешь?

– Meokange vago odi degusove, – швыряет он мне мои же слова.

Я думал, ты знаешь.

И да, я до сих пор считаю, что знаю.

Взгляд Войны впивается в меня. Он смотрит с тем же странным выражением, что и утром в Иерусалиме. Проходит несколько секунд, и Всадник поднимает руку, проводит согнутым пальцем по моей скуле, будто не может удержаться. Я отстраняю его руку.

– Тебе не стоит так прикасаться ко мне, – говорю я тихо.

Глаза Всадника сужаются.

– Sonu moamsi, mamsomeo, monuinme zio vava-bege odi?

Тогда скажи, жена, как мне к тебе прикасаться.

– Никак.

Он улыбается и смотрит так, словно я самое очаровательное, странное и забавное существо на планете.

– Gocheune dekasuru desvu.

Это мы еще посмотрим.

Пячусь, отступая от Всадника. Он провожает меня жадным взглядом, но не пытается остановить или подозвать обратно. Я поворачиваюсь к нему спиной и, взметнув край тонкой юбки, растворяюсь в толпе.

Я почти разочарована. После суеты, которую женщины развели, чтобы подготовить меня к встрече с Войной, я ожидала от могучего Всадника большего, чем несколько негромких слов и долгий пристальный взгляд. И все же именно его я ощущаю до сих пор, именно он словно каленым железом прожигает спину. Оглянувшись, вновь встречаюсь взглядом с этими пытливыми, выразительными глазами. Уголок его рта приподнимается в вызывающей улыбке.

И тогда я делаю то, что ненавижу больше всего на свете: сбегаю.

Несколько часов я, как полная дура, сижу в полутьме своей палатки. Отголоски праздника и ароматы готовящейся еды доносятся даже сюда. Я бы не отказалась перекусить, но для этого нужно выйти наружу. Мой побег ужасен сам по себе, а уж явиться обратно, как ни в чем не бывало… Представляю дерзкий, насмешливый взгляд Войны. О, ему это понравится. Всадник воспримет мое возвращение как очередную свою победу. Только это меня и останавливает. Пусть мир катится в кровавую бездну, но, будь я проклята, если не смогу пропустить ужин, чтобы сохранить лицо.