Черный красавчик - Анна Сьюэлл

Мне было прекрасно у загородного джентльмена, пока не уволился его старый конюх. Новый же своею жестокостью мне живо напомнил негодяя Самсона. С грубым голосом и вечно недовольным видом, этот конюх был всегда раздражен и щедр на жестокости. Даже если я спокойно отдыхала себе в деннике, он вдруг мог зайти и двинуть меня по крупу первым тяжелым предметом, который подворачивался ему под руку. И все потому, что этому конюху, видите ли, надо было меня повернуть. Какое-то время я пыталась наладить контакт с этим хамом. Однако грубости его просто не знали границ. Убедившись, что поладить с ним невозможно, я дала волю своему гневу. Я понимала, что он надеялся запугать меня своей силой. Но как-то раз его грубости превзошли все пределы. Тогда я изловчилась и как следует укусила конюха. Тут настроение у него вовсе испортилось. Он схватил хлыст и начал бить меня прямо по голове. Наверное, ты понимаешь, Черный Красавчик, что я у него в долгу не осталась.

Больше он не решался показываться в моем деннике. Такие люди, как он, не только жестоки, но и чувствуют, когда им грозит опасность. С загородным джентльменом я вела себя по-прежнему вежливо и без всяких эксцессов. К сожалению, человек этот был хоть и добр, но небольшого ума. Он относился к тем личностям, которые доверяют чужому мнению куда больше, чем собственному. Стоило конюху убедить его, что я никуда не гожусь, и загородный джентльмен немедленно выставил меня на продажу.

Торговец, у которого этот хозяин меня купил, услышал, что меня продают. К счастью, он оказался настоящим знатоком лошадей и не пожалел денег, чтобы приобрести меня вновь. Наговоры какого-то там злобного конюха не поколебали его восхищения мною.

– Я знаю одно прекрасное место, где тебе будет работаться так, как надо, – сказал он мне. – Я просто обязан туда тебя отвести. Нужно же, чтобы ты наконец по-настоящему проявила свои лучшие качества.

Ты уже, наверное, догадался, Черный Красавчик, что торговец имел в виду сквайра Гордона. Я очутилась здесь незадолго до твоего появления. Поначалу я повела себя достаточно недружелюбно. Весь мой прошлый жизненный опыт заставил меня утвердиться во мнении, что все хозяева – враги лошадей. Конечно же я была сразу приятно удивлена необычайной мягкостью как здешнего конюха, так и его помощника Джеймса. Однако мне до сих пор за их ласковым обращением чудится какой-то подвох. Вот почему я по-прежнему настороже и готова в любую минуту встать на защиту своей независимости. Только не думай, Черный Красавчик, что я себя нарочно растравляю. Я рада была бы смотреть на мир столь же доверчиво и по-доброму, как и ты. Но, пережив так много дурного, не так-то просто сделаться вдруг иной.

Я искренне посочувствовал новой подруге, но счел своим долгом предостеречь ее от ошибок.

– Знаешь, Горчица, – серьезно сказал я ей, – по-моему, не очень-то хорошо было с твоей стороны кусать Джеймса.

– Думаю, ты скорее всего тут прав, – очень величественно отозвалась она. – Когда я укусила однажды Джеймса, конюх Джон вдруг сказал ему: «Не будем, мой мальчик, отвечать ей на это злом». Сперва я приняла эти слова за обыкновенное лицемерие. Как же я удивилась, когда Джеймс, вместо того чтобы меня наказать, принес мне вкусной каши из отрубей. Я стала есть, а он в это время меня гладил и сказал много хороших и ласковых слов. Мне стало совестно. Тогда-то я и решила: пока Джон и Джеймс остаются такими добрыми, им от меня ничего не грозит.

Несколько дней подряд я думал над рассказом Горчицы. Я, конечно, ей очень сочувствовал. Но жизненный опыт мой был тогда еще очень мал, и мне, грешным делом, казалось, что в прошлых невзгодах моей подруги больше виновны не люди, а ее собственные замашки. Время, однако, доказало обратное.

Жизнь у сквайра Гордона постепенно улучшала характер Горчицы. К людям она относилась уже не столь настороженно, а хозяину, Джону и Джеймсу даже начала радоваться. Однажды я слышал, как Джеймс сказал Джону:

– Вроде у этой Горчицы ко мне появилась привязанность. Сегодня я погладил ее по лбу, и она от удовольствия стала ржать. Было так приятно.

– Конечно, приятно, – заулыбался Джон. – Но вообще-то я даже не удивляюсь. Это все действие Бертуикских пилюль. Они хоть кого излечат от злобы и недоверия. Помяни мое слово, Джеймс: скоро эта кобыла станет такой же покладистой и радушной, как Черный Красавчик.

Однажды сквайр Гордон внимательно посмотрел на Горчицу.

– Да ты стала настоящей красавицей! – воскликнул радостно он. – Мне кажется, ты теперь вполне счастлива.

В ответ Горчица уткнулась носом в ладонь хозяина.

– По-моему, мы ее вылечили, а, Джон? – поглаживая Горчицу, спросил сквайр Гордон у конюха.

– Вот именно, сэр, – отозвался тот. – Теперь и не вспомнишь, какой ее к нам доставили. Это все сила Бертуикских пилюль!

Про Бертуикские пилюли Джон часто шутил. По его мнению, эти пилюли даже самую свирепую лошадь вылечат.

– Это что, новое лекарство какое-нибудь? – удивленно спрашивал собеседник нашего Джона.

– Не так чтобы уж очень новое, но хорошее, – смеялся в ответ Джон. – Оно состоит из нежности, твердости и доброты. Возьмите по фунту каждой, добавьте пинту[5]благоразумия, и пусть ваша лошадь принимает этот состав каждый день.

Детей мистера Бломфилда, викария Бертуикской церкви, я никогда не мог в точности сосчитать. Одна из его девочек приходилась ровесницей нашей мисс Джесси, два мальчика были немного постарше, а остальные несколько штук еще не вышли из совершенно младшего возраста. В гости к нашим молодым леди они обычно являлись целой компанией, и тогда Меррилегс не мог пожаловаться на недостаток работы. Каждый из этих детей просто жаждал покататься на сером пони по саду. Когда после их визитов Меррилегс приходил в денник, на нем просто лица не было от усталости.

В одно из таких возвращений помощник конюха обратился к моему другу со столь странной речью, что я навострил уши.

– Ну ты и хулиган оказался, – снимая седло с Меррилегса, приговаривал Джеймс. – Смотри, чтобы больше такого не повторялось. А то не избежать нам с тобой неприятностей.

– Что ты там натворил, Меррилегс? – заинтересовался я.

– Ничего такого особенного, – тряхнул головой тот. – Просто немножечко поучил двух старших детей правильному обращению с лошадьми. Они пока что не знают меры в катании. Вот и пришлось их легонько скинуть. Когда люди отказываются понимать нормальное обращение, поневоле переходишь к более жестким воспитательным мерам.

– Меррилегс! – задохнулся от возмущения я. – Неужели ты позволил себе обойтись так с нашими юными леди?

– Как ты мог обо мне подумать такое! – укоряюще посмотрел на меня серый пони. – Ни за какие блага на свете я бы не скинул юных хозяек. Даже за самый вкусный овес. Ты же знаешь: я берегу юных леди не меньше, чем сам сквайр Гордон. И беречь всех младших детей викария – тоже моя святая обязанность. Когда они учатся на мне ездить, я хожу с большой осторожностью. Потом, конечно, я немного прибавлю ход, и они ощутят радость скорости. Но заметь, Черный Красавчик, я поступлю так не раньше, чем они научатся как следует держаться в седле. Так что детей беречь я умею и без твоих поучений. Молодым хозяйкам и младшим детям викария я самый лучший и преданный друг и самый лучший учитель по части езды верхом. А вот с двумя старшими сыновьями викария я был просто вынужден поступить по-другому. Видишь ли, Черный Красавчик, мальчики в подростковом возрасте – это совсем особые существа. Они напоминают необъезженных лошадей. Вот мне и пришлось немного объездить двух сыновей викария Бломфилда.