Дни и ночи "Элизиума" - М. Валентайн

Благополучно проникнув внутрь, Томас пытался подражать движениям массажиста, с восторгом ощущая, как его тщедушный пенис становится как будто длиннее и толще внутри горячего эластичного прохода. Возможно, не настолько уж он был обделен природой, ибо чувствовал не только мельчайшие неровности на слизких стенках ануса, но даже микроскопические ворсинки, оставшиеся от грубой веревки. Вероятно, чтобы раскрыть свой полный потенциал, Томас нуждался в создании соответствующих условий — условий, которые он не мог воспроизвести лишь с помощью собственных рук. Судя по всему, Моника тоже была довольна: она вскрикивала при каждом глубоком проникновении, умоляя Андре — ибо полагала, что это был он — причинить ей боль. Разумеется, Томас был только рад угодить прекрасной датчанке. Крики боли возбуждали его, как ничто прежде, наполняя тем, чего ему всегда недоставало: уверенностью в своем сексуальном потенциале. Поэтому он осмелился пойти дальше того, что наблюдал в своей диспетчерской. Он вытащил член из ануса Моники, ладонями звонко шлепнул ее по приподнятым ягодицам и засунул несколько коротких узловатых пальцев в зияющий проход, после чего вновь вошел в нее.

Моника сдавленно застонала одновременно с Томасом, который чувствовал, словно вся жидкость в его теле до последней капли изливается в горячее жерло ее ануса. Ему хотелось взять ее еще раз, поскольку его неуемный пенис, покоящийся внутри пульсирующего прохода, не изъявлял ни малейшего желания покидать свое уютное вместилище. Однако риск был слишком велик, потому что массажист мог в это время уже направляться к бунгало.

Томас и в самом деле едва разминулся с красавцем-островитянином. Ему пришлось укрыться в кустах, чтобы тот его не заметил. Острые шипы колючего кустарника больно впились в кожу, раздирая тонкий хлопок рубашки. На белом полотне выступили крошечные пятнышки крови, и Томас еще раз подивился неестественной склонности Моники к мазохизму. Но разве имел он право осуждать ее за это? Разве сам он не получал наслаждения, причиняя боль?

Когда Андре несколько минут спустя вошел в спальню Моники, она вновь с готовностью приподняла ягодицы, думая, что он вернулся чтобы еще раз «наказать» ее. В тусклом свете ночника массажист не заметил следов, оставленных его предшественником, — припухших полос, алеющих на белых холмиках ягодиц.

Сгорая от вожделения, не заметил Андре и других, более интимных, признаков пребывания Томаса: тоненьких кровоточащих трещинок в нежных розовых складочках ануса.

Через несколько дней Моника исчезла из «Элизиума» и с острова. Андре назначил ей последнее рандеву вдали от любопытных глазков скрытых камер — они договорились встретиться на пустынном пляже в полутора милях от санатория. Несмотря на распоряжение доктора Бронски, строго запрещающее персоналу завязывать личные отношения с гостьями, помимо исполнения служебных обязанностей, массажист начал питать нежные чувства к хрупкой датчанке и бледно-розовому бутону ее ануса. Поэтому он решился обладать ею всецело, пусть даже один-единственный раз, рискнув нарушить строгие правила, установленные доктором.

Моника лежала на пляже в ожидании своего темнокожего любовника — обнаженная, с завязанными глазами и веревкой, обвившейся вокруг изящного запястья. Презрев плюшевый комфорт полотенца, она распласталась на горячем шершавом песке, словно ящерка, сливающаяся с пустынным пейзажем. Сыпучие крупинки возбуждающе щекотали бедра, грудь, живот, приятно покалывали кожу, зарываясь в мягкий мох лобка, шершавя нежную плоть меж половых губ.

Когда на пляже появился Андре, она была близка к оргазму. Поспешно связав руки девушки, как она любила, над головой, он поправил повязку на глазах, подтянув на затылке тугой узелок. Другой шелковый шарф плотно стягивал губы, приглушая слова, которые она пыталась произнести. Теперь, лишенная возможности изъявления своих желаний, Моника превратилась в безмолвную рабыню Андре.

Опустившись на колени меж распятых бедер, Андре, положив ладони на трепещущие ягодицы, медленно раздвигал их в стороны, пока узкая ложбинка не разгладилась. Ласковые лучи стирали тени с бледного атласа кожи, и навстречу солнцу раскрывался робкий цветок бесподобного розоватого оттенка, самого нежного из всех, что когда-либо создавала природа. Объект вожделения массажиста уже увлажнился, подрагивающий и жадно разевающийся, как рот выброшенной на берег рыбешки. Андре легко вошел в его багряный зев, обжигающе жаркий, как раскаленный песок. Мелкие песчинки, налипшие на кольцо ануса, саднили стенки прохода, что доставляло Монике еще большее наслаждение. Несколько мощных толчков привели ее к первому оргазму, ибо под весом Андре терся о песок и набухший клитор.

Солнце на пляже было во сто крат жарче, чем в прохладном дворике санатория. С каждым движением ягодицы Моники раздвигались, и в приоткрывшуюся ложбинку змейкой вливался огонь, целуя темный венец ее ануса. Андре вдруг понял, почему всем дамам так нравились процедуры на открытом воздухе.

Между тем, не замеченные любовниками, к берегу всего в нескольких ярдах от них причалили на крошечной рыбацкой лодчонке трое юнцов с соседнего островка, которые теперь с живым интересом наблюдали эту необычную сцену, укрывшись в прибрежных зарослях кустарника. Они заметили обнаженную фигуру Моники на пляже почти сразу после того, как лодка пристала к берегу, и спрятались в кустах, полагая, что это еще одна туристка, которая решила придать немного цвета своим бледным телесам. Они слышали об иностранках, приезжающих на остров, но никогда особенно не интересовались подробностями происходящего. Однако знай они, что эти сексапильные мадам целыми днями разгуливают по пляжу без одежды, то, без сомнения, наведались бы сюда намного раньше.

Всю жизнь прожив на крошечном островке, вдали от материковой цивилизации, молодые люди никогда не видели женщины столь утонченной красоты. Затаив дыхание, они разглядывали Монику из своего укрытия. Хрупкая грация юного тела была чужда коренастым девушкам с выжженных солнцем ландшафтов их родины и даже моделям с обложек потрепанных журналов, которые местные ребята покупали у моряков, проходивших мимо их деревни. Длинные белокурые волосы окутывали плечи Моники сияющей шелковистой мантией. Когда она отбрасывала светлые пряди за спину, солнечные лучи отражались в них платиновыми бликами, обдавая огнем незрелые чресла юношей, жадно пожиравших глазами прелести юной датчанки.

Моника повернулась лицом к их укрытию, во всей красе явив глазам трех своих воздыхателей обворожительные округлости женского тела. Симметричные полусферы ее грудей были совершенны, как у греческой богини. Большие и развитые, как у зрелой женщины, но при этом хранящие девичий шарм, пышные холмики высоко вздымались над грудной клетки. Завиток волос обвился вокруг упругого соска, обнимая его с томной нежностью. Золотистая бахрома щекотала бархатистый низ живота, где начинался плавный подъем лобка, покрытого тонким курчавым пушком, который напоминал юношам сладкую вату. Из пушистого гнездышка выглядывал пухлый розовый отросток, с любопытством, казалось, смотревший прямо на молодых людей. При виде его все трое судорожно облизали пересохшие губы в имитации акта, о котором еще не подозревали, и лишь невероятным усилием воли им удалось взять себя в руки и подавить желание взять эту женщину прямо здесь и сейчас.