Храм любви при дворе короля - Виктория Холт

– Эти нравы порочны, – сказал Эразм. – Сейчас они приносят монастырям большие доходы, но в конце концов принесут большие убытки. Я в этом уверен.

– Справедливо ли, – спросил Томас, – осуждать все монастыри из-за порочности некоторых?

– Не мешало бы, – ответил Эразм, – взять их всех под подозрение и предоставить возможность оправдаться.

– Но можно ли считать человека виновным, если он не может доказать свою невиновность?

– Ты слишком снисходителен, друг Мор. Алчность этих монахов явится доказательством их падения. Когда-нибудь я покажу их преступные грехи всему миру; опишу так, что прочесть сможет каждый. Тогда, мой друг, они пожалеют, что не жили праведной жизнью, она спокойнее, чем жизнь нищих бродяг, которыми им придется стать. А что скажете вы, мистресс Мор?

Его глаза обратились к ней со снисходительной насмешкой. Томас пришел на помощь жене.

– Джейн, вне всякого сомнения, согласится с тобой.

– Я рад этому, – сказал Эразм. – Надеюсь когда-нибудь убедить и тебя. Долг писателей – показывать миру его грехи.

– Однако прежде чем уничтожать то, что, возможно, поддается исправлению, мы обязаны предложить взамен нечто доброе.

– А, ты о своем идеальном государстве! Оно все нейдет у тебя из головы? Ты ставишь слишком высокие требования. Думаешь, что мир состоит из потенциальных святых и мучеников? Мистресс Мор, ваш муж не говорит с вами изо дня в день об этом чудесном мире?

– Говорит… немного, – промямлила Джейн. – Но я не особо умна. Ничему не училась и многого не понимаю.

Томас улыбнулся ей, дав понять взглядом, что нервничать не стоит. Поднялся и обнял ее за плечи.

– Джейн учится, – сказал он. – И когда-нибудь станет понимать латынь так же, как мы с тобой.

– Боюсь, что нет, – сказала она. – Я слишком тупа.

– Значит, он донимает вас уроками? – спросил Эразм. – Знаете, ничего иного я от него не ждал. Ему не нравится мир, и он хочет создать другой, идеальный. Женщина… это женщина, а он хочет сделать из нее ученого!

– Дорогой мой Эразм, я не вижу, почему женщина, если ее учить, не может стать столь же образованной, как мужчина.

– Причин этому много.

– Каких же?

– Женщины – более слабый пол. Ты не знал этого? Их дело – не забивать себе мозги, а заботиться об уюте для мужчин.

– Не согласен. Я считаю, мы ошибаемся, не давая девочкам такого же образования, как мальчикам. Женщины могли бы, стряпая обед, разговаривать с нами по-латыни.

– А мистресс Мор… так же способна к учебе, как некогда ты… как я?

Томас ответил по-латыни, потому что заметил смущение Джейн. Он всегда тонко улавливал чувства других и переживал чужие неприятности острее, чем собственные.

А найдя тему для спора, они оба радостно предавались ему, пока один не уступал другому.

«Не всегда же будет так, – думала Джейн. – Эразм когда-нибудь уедет; когда-нибудь мы отправимся в Нью-Холл, и кто знает, может, я когда-нибудь заговорю по-латыни!»

Но путь до этого долог, а пока что надо как-то мириться со своей жизнью в Барке.

* * *

Может, он напрасно женился?

Найти ответа на этот вопрос Томас не мог. Иногда он гулял в одиночестве по Лондону, и ноги сами несли его на север, через весь Сити; внезапно он оказывался на Чартерлейн и шел к большим зданиям, где провел в поисках ответов на свои вопросы четыре года.

Он входил во двор, направлялся к часовне или к зданию капитула и думал не без грусти о жизни в одиночестве и размышлениях, отданной учению и раздумью, не волнуемой телесными потребностями или значительными событиями, происходящими за стенами монастыря.

Думал о суровом образе жизни картезианцев: у каждого отдельный домик с двумя комнатами, чуланом, трапезной и садом, каждый живет уединенно, разговаривает с собратьями-монахами лишь по праздникам; постится по крайней мере раз в неделю, никогда не ест мяса и таким образом подавляет плотские страсти; думал о надеваемой на ночь власянице, чтобы затруднить приход сна, чтобы в конце концов привыкнуть спать всего по часу в сутки; о деревянных подушках, о грубых одеждах, лишающих человека привлекательности, чтобы подавить тщеславие; думал об уходе от мира и, возможно, помощи своим примером другим вести более праведную жизнь.

Это затворническое бытие вновь влекло его, когда он думал о своем доме на Барке в Баклерсбери.

Прав ли Эразм? Вправду ли создать идеальную женщину так же трудно, как идеальный мир? Не напрасно ли он пытается поднять ум Джейн до своего интеллектуального уровня? Не делает ли ее несчастной, а себя дураком?

Так протекала семейная жизнь Джейн и Томаса Мора, когда обнаружилось, что у них будет ребенок.

* * *

«Ребенок! – думала Джейн. – Замечательно. Мальчик, которого отец вырастит ученым? Это очень обрадует Томаса; и отвлечет его внимание от бедной недалекой жены. Если родится мальчик, которого Томас сможет учить латыни, зачем ему возиться с Джейн? И разве не будет он благодарен женщине, подарившей ему такое счастье?»

«С другой стороны, – думала Джейн, – если родится девочка, как счастлива буду я, потому что он тогда поймет, что учить девочек нет смысла. Дочь внушит ему то, что не удалось мне; мы с ней будем неразлучны; она полюбит цветы, и мы станем растить их вместе, я повезу ее в Нью-Холл и, показав ребенка своим родным, наконец-то уверюсь в справедливости мнения, что жизнь в супружестве – замечательная».

Таким образом, ребенок мог осчастливить Джейн больше, чем Томас.

* * *

Томас радовался.

Ребенок! В этом смысл супружеской жизни. Именно этого ему и хотелось. Может ли жизнь в картезианском одиночестве сравниться с воспитанием ребенка? Юного мастера Мора будут учить лучшие в Англии учителя. Они с удовольствием за это возьмутся. Может быть, доктор Лили? Лучшего в Англии нет. Да и сам Томас Мор будет наставлять своего сына.

Ожидание ребенка было радостным. Ждали, разумеется, мальчика. Первенец должен быть сыном. А за ним последуют еще много сыновей и несколько дочек. Девочки будут воспитываться так же, как мальчики; что бы там ни говорили Эразм, Колет, Лили и прочие, Томас твердо считал – женщин нельзя лишать образования. Его дочери докажут, что он прав.

Но сейчас он мечтал о сыне.

В Барке раздавался смех; и Джейн, хотя понимала не все шутки, смеялась тоже. Она была счастлива, и Томас был счастлив видеть ее счастливой.

Жизнь в супружестве была замечательной.

* * *

В доме часто бывали друзья Томаса. Джейн ничего не имела против. Она постоянно шила одежду для ребенка. Тело ее раздавалось, а с ним росло самоуважение. Кто эти ученые? Кто доктор Колет с его разговорами о создании школ для детей? Правда, он уже не просто викарий из Степни, а настоятель собора Святого Павла. Но что ей до того? Кто доктор Уильям Лили, пусть он изучил латынь в Италии, много путешествовал, открыл в Лондоне школу и, как Томас, едва не постригся в монахи? Кто доктор Линакр, учивший Томаса греческому? И даже великий Эразм. Пусть они умные, но кто из них может родить ребенка?