Как разговаривать по-драконьи - Крессида Коуэлл

— Беззубика, — опять поправил его Иккинг. — Папа, именно об этом я тебе и твержу. Я подслушал их разговор и думаю, что они явились к нам не просто так…

— Их разговор?! — взревел Стоик, — Что значит — РАЗГОВОР?! Как ты сумел понять этих Римлян?!

— Сумел, — признался Иккинг, — Понимаешь, Старый Сморчок немного научил меня латыни…

— Латыни? ЛАТЫНИ?! — взорвался Стоик и грохнул кулаком по столу с такой силой, что устрицы на тарелке подскочили в воздух и сделали двойной кульбит. — Мой сын, мой единственный сын говорит по-латыни!

Он с трудом удерживал себя в руках,

— Хулиганы не должны, повторяю, НЕ ДОЛЖНЫ говорить на латыни! Чему тебя только учили на уроках Устрашения Чужаков? Когда Хулиган встречает Чужака, он должен орать на него громко и неторопливо. Это единственный язык, который понимают Чужаки. С драконами Хулиганы тоже не говорят. И не пишут про них книжек. Ты слишком много времени проводишь, кропая книжки о драконах, и совсем не готовишься стать Вождем!

С этими словами Стоик Обширный вырвал из рук сына половинку книги «Как разговаривать по-драконьи» и швырнул ее в огонь. Иккинг ахнул. В этой книге было собрано всё, что он успел узнать о драконах. Как же он будет разговаривать с драконами без нее?

Стоик ушел, оглушительно топая ногами.

Как только отец скрылся из виду, Иккинг, обжигая пальцы, вытащил книгу из огня. К счастью, она была еще сырая и не успела вспыхнуть, только края чуть-чуть обуглились.

Той ночью, впервые за много-много недель, Иккинг лег спать без Беззубика. Маленький дракон всегда сопел и вертелся, но был теплым, как грелка. А теперь Иккинг лежал без сна почти до самого утра, дрожа под тонким одеялом. Руки и ноги были как ледышки на Северном полюсе, уши трепетали на холодном сквозняке. Наконец под утро он погрузился в лихорадочный сон, и ему чудилось, будто ночные драконы, ветер и волки воют хором: «Ты потерял Беззуууууууубика! Навсегда потерял! Потерял Беззууууууубика! Потерял навсегда, навсегда, навсегдаааааа!»

Далеко-предалеко от острова Олух, в зловещем Римском городе Форт Жестокус, была темница, спрятанная так глубоко, что туда не проникал дневной свет, и так далеко, что даже боги забыли о ее существовании.

Беззубик, всегда боявшийся темноты и замкнутого пространства, лежал в кромешной темноте, в клетке такой тесной, что трудно было даже ворочаться.

Он плакал.

— П-п-помогите, — тихонько всхлипывал несчастный Беззубик, хотя прекрасно знал — никто его не услышит.

— П-п-по-помогите!

Иккинг проснулся ни свет ни заря. Ему снился чудесный сон о том, как он щекочется с Беззубиком, и проснулся он смеясь. На миг все показалось таким же, как прежде, он совсем забыл, что Беззубика больше нет, протянул руку — и нащупал лишь холодную, сырую вмятину на матраце там, где раньше, бывало, лежал дракончик. Горе нахлынуло на Иккинга с новой силой. Он съежился под одеялом, отчаянно стуча зубами, и долго набирался храбрости прежде чем встать и натянуть на себя вчерашнюю одежду, еще сырую и соленую. Постепенно он понял, что его разбудило. Кто-то пел, очень тоненько и тихо, слегка гнусаво — так завывает ветер в раковинах каури; но в этой песне чувствовалась затаенная угроза.

Песня была вот какая:

ПЕСНЯ МИКРОДРАКОНА (пока он слизывает с себя мед)

О мерзкий толстяк, ты хотел меня слопать,

Ты, гнусная отрыжка прожорливой плоти,

Как хочу я тебя уничтожить,

Но не могу.

Ты еще раскаешься, зловонный чурбан,

Раскаешься средь черной ночной тишины.

У меня есть друзья.

Они навеют тебе кошмары.

Их когти исколют тебе кожу до дыр,

Ты будешь чесаться и не уснешь.

О бездонный живот с пустой головой,

Никогда не уснешь.

О пузырь с жиром, ты хотел меня слопать,

Ты уродливей битой медузы.

Как хочу я тебя уничтожить,

Но не могу.

Я буду ждать, злобный мешок с костями,

Буду ждать, затаившись в углу, как злой рок.

У меня есть друзья.

Они вползут к тебе в гроб,

Где ты лежишь, ожидая тихого смертного сна,

И мы сожрем тебя, о гадкий обрубок человечьего мяса,

Мы тебя сожрем

Но откуда же слышалось это пение?

Наконец до Иккинга дошло, что звук исходит из недр его куртки, которую он носил накануне, а на ночь повесил сушиться на стул у камина.

И тогда он вспомнил про спасенного микродракона, которого сунул в карман, посадив на его место Электрошокера.

Приготовившись к холоду, Иккинг выскочил из кровати, быстро натянул штаны и приблизился к куртке. Осторожно сунул руку в карман, но тотчас же, вскрикнув, вытащил ее обратно. Внутри, в липкой теплой кашице из меда, сидел микродракон, и этот малыш пребольно укусил его за палец.

Иккинг сунул палец в рот (так всегда следует поступать, если вас укусит микродракон, — чтобы вытащить жало). Микродракон же, всю ночь счищавший с тела липкий мед, выбрался из кармана, немного попорхал по комнате и наконец уселся на подоконник.

Зверек оказался симпатичным. Величиной не больше кузнечика, блестящий и коричневато-красный с черными крапинками. Лучи утреннего солнышка просачивались через его тонкие, как паутинка, крылышки и усеивали комнату красными и черными бликами.

При всём при этом крошечный дракончик держался крайне высокомерно и даже несколько чванно. Иккинг спросил:

— Ты кто такой?

— Kак кто?! — возмущенно пропищал крохотунчик. — Я — Центр Вселенной!

Иккинг с любопытством рассматривал нахального зверька.