Не бери в голову. 100 фактов о том, как подсознание влияет на наши решения - Крис Пэйли

Получив два вида противоположной информации, обе стороны обнаружили, что в целом данные поддерживают их исходное мнение. Их рассуждения не были направлены на решение о правомерности смертной казни – они лишь объясняли, как приведенные данные подтверждают их убеждения.

Психологи часто сравнивают два типа рассуждений: с одной стороны, с позиции судьи, а с другой – адвоката. В теории судья и присяжные, прежде чем взвесить все «за» и «против» и решить, виновен ли обвиняемый, должны беспристрастно выслушать показания. (Тем не менее, поскольку судья и присяжные тоже люди, нет уверенности, что все происходит именно так, поэтому адвокаты советуют своим клиентам приходить в суд в элегантной одежде, с чисто вымытыми волосами и прикрытыми татуировками. Адвокаты хорошо понимают, что приговор зависит от произведенного впечатления.)

Роль адвоката в суде совсем другая. Если принять за отправную точку невиновность его клиента, то работа адвоката состоит в том, чтобы подтвердить это при помощи фактов. Он будет утверждать, будто под некоторые законы данное дело подпадает, а под другие – нет. Он по-разному станет оценивать важность свидетельских показаний. Например, может предположить, что свидетеля подводит память. А если ничего не действует, адвокат может заявить, что его клиент не имел намерения совершить то, что совершил. И наконец, он может утверждать, что эмоции затуманили разум подсудимого и его спровоцировали, а потому он не отвечает за свои действия.

Так вот, наши моральные доводы больше похожи на рассуждения адвоката, нежели судьи. Наши эмоции – это клиент, а разум использует все сомнительные уловки адвоката, чтобы защитить свои решения и замаскировать признаки эмоциональной вовлеченности.

Когда мы кого-то судим, нам недостаточно знать, что этот человек нанес вред. Мы считаем, что важнее понимать, сделал ли он это намеренно. Представим, что мать оставляет рисующего красками ребенка, а возвратившись, обнаруживает, что краска размазана по полу. Ей недостаточно увидеть, что натворил ее сын, чтобы решить, заслуживает ли он нагоняй, – необходимо знать, разлил он краску нарочно или случайно, когда окунал в нее кисточку.

Если мать сочтет, что ее дорогой сыночек нарочно перевернул краски на пол, то не должно иметь значения, на кухне случилось это или на новом ковре в гостиной. Размер ущерба не имеет отношения к факту преднамеренности поступка. Тем не менее по собственному детскому опыту я знаю, что оправдание типа «Мамочка, я не нарочно!» охотно принималось, когда ущерб был минимальным.

Не только моей матери свойственно сначала оценить последствия, а потом решить, насколько виноват злоумышленник. Мы все так делаем.

Рассмотрим следующий сценарий[32]. Босс компании взвешивает все «за» и «против» старта новой программы. Его советники говорят, что этот проект увеличит прибыль, но при этом может ухудшить экологическую ситуацию. Босс размышляет над этим, попыхивая своей сигарой, а затем произносит: «Мне до лампочки, что будет с экологией. Все, чего я хочу, – делать как можно больше денег. Начинайте проект». Его подчиненные удаляются, исполняют его решение, приносят прибыль компании и наносят вред экологии. Вопрос не в том, был ли проект допустимым, а в том, умышленно ли босс навредил экологии. Выслушав похожую историю, подавляющее большинство людей ответили на этот вопрос положительно.

Теперь рассмотрим немного другой сценарий. Тот же босс рассматривает другую схему. Ему сообщают, что проект принесет деньги, но также поможет экологии. Он заявляет то же, что и в первом случае: «Мне до лампочки, что будет с экологией. Все, чего я хочу, – делать как можно больше денег. Начинайте проект». Программа вводится в действие, приносит прибыль и улучшает экологическую ситуацию. Принес ли босс пользу экологии сознательно? Большинство людей дадут отрицательный ответ на этот вопрос.

Чем губительнее нам представляется содеянное, тем больше мы склонны винить того, кто это совершил. А может ли это работать в обратном направлении? Если нам точно известно, что кто-то совершил проступок сознательно, станем ли мы оценивать нанесенный им ущерб иначе, чем в случае непреднамеренного инцидента? Если бы мамаша увидела, как ее маленькое золотце нарочно пачкает пол краской, показалось бы ей, что пятна отчищать будет труднее, чем в случае, если бы золотце смогло доказать свою невиновность? Исследователи почти с уверенностью могут сказать, что да – показалось бы.

В ходе одного эксперимента[33] добровольцы читали короткий рассказ о человеке по имени Фрэнк, который, пообедав в приятном ресторане, ушел не заплатив. Некоторые из участников прочли о том, что Фрэнк удрал со всех ног и что он частенько не платил по счетам, когда мог этого избежать. Другие же прочитали о том, что Фрэнку позвонили по телефону и сообщили, что его дочь попала в аварию и тяжело пострадала. В состоянии шока Фрэнк немедленно покинул ресторан, совершенно забыв заплатить по счету.

Неделей позже добровольцев спросили об этой истории. Неудивительно, что те, кто читал, как Фрэнк с удовольствием уклонялся от уплаты по счету, полагали, что он заслуживает серьезного порицания. Но они также запамятовали размер счета, увеличив его на 10 %. Похоже, что адвокатский мозг не только использует сомнительные доводы, чтобы выиграть дело. Он также водит дружбу с полицейским, который подделывает улики.

В мае 2010 года иранский аятолла{12} Казем Седики стал знаменитым на весь мир, заявив, что распутство женщин порождает землетрясения. Чуть раньше в том же году известный американский телепроповедник Пэт Робертсон заявил, что страшное землетрясение на Гаити стало наказанием этой стране за «сделку с дьяволом». Такие заявления представляют собой крайнее проявление эффекта[34], характерного для всех нас[35].