Свои. Путешествие с врагом - Эфраим Зурофф

В июне 1941 года, когда началась война, мы с братом работали в переплетной мастерской. Возвращаясь домой, мы увидели, что на повороте с проспекта Витаутаса стоит толпа. Небольшая толпа, человек, может, пятьдесят. Мы с братом подошли. Мне тогда шел пятнадцатый год, а брату было уже восемнадцать. Я притиснулся к ограде, там была такая плетеная проволочная ограда. Притиснулся совсем близко. Это был гараж “Летукиса”[8]. Три двери, ведущие в гараж, были распахнуты, а двор полон конского навоза. Его было так много – наверное, в этом гараже или немцы, или русские перед отступлением держали коней, и собралось много этого навоза.

У меня прямо перед глазами стоит мужчина, одетый в черное, интеллигентный такой, а другой падает на колени и сгребает этот навоз. А тот интеллигентный лупит его по спине железной штангой и орет: “Норма! Норма! Норма!” А человек собирает этот навоз, навоз у него из рук валится, и тот опять бьет его по спине железной штангой и опять орет: “Норма!”

Я увидел две группы. Один одну забивает, другой другую. Ужас кромешный. Я больше никуда и не смотрел даже… И тот человек потом упал и уже не поднялся. Тогда этот взял шланг там, где машины моют, и льет на него воду, и тот начал шевелиться, подниматься… Тогда опять битье, опять навоз и опять: “Норма, норма!”

Гаражные ворота открыты, на земле видны неподвижные люди. А дальше там внутри темно, ничего не видно. У ворот одни люди стоят, другие лежат. Живые? Неживые? Не шевелятся. У меня осталось впечатление, что все они там – и те, кто избивал, и те, кого избивали, – были интеллигентные люди в костюмах, не какие-нибудь рабочие. Крови не видел, только навоз и потоки воды.

В толпе не было ни одобряющих, ни протестующих, все только смотрели, прижавшись к этой ограде. Любопытные. Мы там пробыли, может, десять минут, может, больше… Потом брат взял меня за плечи, оттащил от ограды, и мы пошли домой.

А в то время по другую сторону проспекта Витаутаса было Каунасское центральное городское кладбище, и там шли похороны погибших белоповязочников. Играли траурные марши. Ужас. Тут убийства, а тут марши.

Возвращаясь домой, мы услышали крики. Это белоповязочники хватали евреев, чтобы те убрали трупы со взорванного Алексотского моста. Трупы эти были везде: и в воде, придавленные обломками. На другой день трупов уже не было. То ли их увезли куда, то ли отцепили от обломков и пустили по течению Немана.

[7 октября 2004 года, Вильнюс]

Мы купались в Немане, на пляже в Кулаутуве[9]. Вдруг мы услышали выстрелы и поняли, что звуки доносятся с другого берега Немана. Подошла группа людей, мы снова услышали выстрелы, и эта группа людей пропала, наверное, они упали в яму. Мы залезли в ивняк на берегу Немана и смотрели, наверное, с полчаса или дольше, но потом заметили, что над тем местом поднялся столб пара или дыма.

Мы вернулись обратно в поселок. Там собрались люди и что-то с жаром обсуждали. Остановились послушать. От некоторых я услышал, что расстреляли евреев из Запишкиса[10] и что нас это не касается, не наше дело. Но были и такие, кто говорил: но это наши друзья, наши знакомые. Даже имена называли. У меня осталось впечатление, что эти люди поделились на две половины: одни были потрясены тем, что людей расстреляли, а других это нисколько не потрясло, и они приводили различные аргументы, доказывая, что ничего страшного не происходит.

Позже я узнал, что в тот день действительно расстреляли евреев из Запишкиса, и еще я узнал, что, как делалось во многих местах, на закопанные трупы расстрелянных, сваленные в яму, сыпали известь, а на известь лили воду, и оттого кверху поднимался пар.

[9 мая 2001 года]

В Бутримонисе, где мы жили, было много евреев. Дом к дому лепился, и везде лавки. А в них всего полно, люди из костела шли, заходили в эти лавки.

Потом евреев начали регистрировать и прицепили им спереди на лацканы желтые звезды. Так это еще ничего, но как-то очень неприятно было, когда прицепили еще и на спину, как будто бы специально пометили, куда целиться.

В тот день расстрела я услышал от отца, что всех евреев согнали на площадь и велели раздеться. Это для всех был такой ужас. Мы, дети, поняли, что будет что-то страшное. А потом, вечером, их били, потому что стоны слышались. Мы хотели пойти посмотреть, но детей не пустили. Уже в лесу были ямы вырыты, и все знали, что евреев будут расстреливать, и ждали этого.

Мы, дети, на другой день под вечер пошли к лесу, в сторону Клиджёниса. Небо над Бутримонисом с западной стороны было такое красное, а может, мне только так запомнилось от этого ужаса… Мы пришли, за домом спрятались и стали смотреть. Их пригнали, почти ничем не прикрытых, голые были, без одежды. Разве что в трусах. Было их, наверное, человек десять. Они стояли у самого края ямы. Выстрелили, и они все упали. Стреляли в спину, и руки у этих людей тоже были за спину заложены. Тех, которые стреляли, тоже было, наверное, десять, все они были в зеленой форме.

Людей приводили из местечка партиями. Им ничего не говорили, и ждать им тоже не приходилось. Больше вели женщин и старых людей, потому что тех, кто помоложе, еще раньше увезли в Алитус расстреливать. Может, сопротивления боялись. Приводят, расстреливают и других гонят.

Потом мне после этих расстрелов кошмары снились. Ямы. Может, всем детям кошмары снятся? Кто видел эти расстрелы, у тех на всю жизнь след остался. Справедливости нет ни капли.

Родители сказали, что потом одежду евреев свалили на втором этаже одного дома, связали в узлы и через окно со второго этажа спускали вниз. Были люди, которые ее брали. Вот какие мерзкие дела.

Те, кто там участвовал в расправе над евреями, потом старались убедить, что евреи людей эксплуатировали. Те же самые потом помогали Советам, когда людей в Сибирь увозили. Чаще всего это были пожилые люди, которых легко было убедить, что они бедно живут, потому что их евреи эксплуатируют. Думали, возьмут у евреев что-нибудь, когда тех расстреляют. Потом те же самые говорили, что их эксплуатировали богачи, литовцы. И этих эксплуататоров везли в Сибирь. И немцы, и русские одинаково действовали. Был один такой, который возил зерно еврею в Каунас. Еврей давал ему заработать. А тот говорил, что он еврею служит и что еврей его эксплуатирует. Есть такие люди, которые в кого угодно могут стрелять, хотя бы и в ребенка. Если бы потом пришли какие-нибудь китайцы и сказали, что надо расстреливать художников, поскольку те не работают, а эксплуатируют, нашлось бы достаточно людей – таких, кто стал бы стрелять. Только надо, чтобы нашлась такая власть, такие организаторы. Есть такой тип людей – с низким интеллектом и образованием – их нетрудно убедить…