Отложенное убийство - Фридрих Незнанский

— Непременно заселюсь, злыдень, — ответствовал Макс. — Только сначала скажи: где тут можно купить чего-нибудь пожрать? У меня разыгрался аппетит от этих путешествий.

— Самый крупный рынок — Хостинский. Желаю удачи, — сухо сказал Денис и нажал кнопку отбоя, гадая, удастся ли ему доспать оставшиеся полтора часа или не стоит даже стараться, а стоит вставать и начинать новый день, полный опасностей и непредвиденных хлопот. В этот полный внутренних колебаний момент он почувствовал, как саднит ожог на бедре…

16 февраля, утро. Зоя Барсукова

Солнце еще не окрашивало чердаки самых высоких зданий города Сочи, а на территории Хостинско-го рынка уже кипела деловитая жизнь. Заступали на места за прилавками продавцы, раскладывали покупателям на поглядение все, чем могут похвалиться. Тут — овощи, там — фрукты, тут — оковалки красного, почти без прожилок, мяса, там — пупырчатые тушки свежеощипанной птицы, тут — принадлежности грузинской кухни, там — абхазской, чуть подальше — приобретающие поклонников корейские блюда, которые славятся остротой и маслянистостью… Не говоря уже о текстиле, бижутерии, парфюмерии, шампунях, зубных щетках, пене для бритья и многом другом. Богатейшее место!

Рядовые труженики принимались за дело рано, однако и начальство не отставало от них. Все невольно поднимали голову и подтягивались, когда сквозь ряды двигалась в безукоризненно белом халате директор Хостинского рынка, сама Зоя Барсукова. Модельный рост — сто семьдесят девять сантиметров — позволял ей быть видимой из самых дальних углов. Две беременности не испортили худую подтянутую фигуру. Лицо с безукоризненно правильными чертами — без намека на улыбку. Совершая обход своего хозяйства, директор чуть замедлила шаг возле молоденькой продавщицы, торговавшей овощами и зеленью, и с хорошенькой деревенской мордочки девушки мигом сбежали краски. Но Барсукова, жестом королевы поправляя платиново-белокурые волосы, проследовала мимо.

— Я уж подумала, Оксана, — шепнула ей соседка, у которой на прилавке выстроились пластмассовые мокрые тазики с солеными и маринованными дарами природы, — Эсэсовка снова по твою душу пришла.

— Сплюнь, — суеверно ответила девушка, настороженно следя за удаляющейся платиновой прической.

Зою Матвеевну Барсукову за глаза наделяли разными прозвищами, в основном из животного мира: Скорпионша, Крокодилица, Аллигатор, Паучиха… Но все они возникали и исчезали. По-настоящему привилось одно: Эсэсовка. Этому способствовала как Зоина внешность, делающая ее, уроженку казачьей станицы, похожей на идеальную немку, так и методы работы. В ее кабинет люди входили робко, а выходили и вовсе — ни живы ни мертвы.

Эта робкая Оксана вчера не на шутку расплакалась, побывав в Зоином кабинете. Утешавшие ее продавщицы добились расспросами лишь того, что выяснили: у Оксаны вышла какая-то путаница с накладными, и Зоя пообещала, что, если такое повторится, на рынок ее больше не пустят. Да, неприятность, но не смертельная! Однако Оксана захлебывалась слезами так, словно за угрозой Зои скрывалось нечто похуже потери рабочего места… Гораздо хуже. Вот и сейчас она неотрывно следит за директором. Только когда Зоя выразительным движением руки приказала следовать за собой длинноносому южному мужику, который торгует экзотическими фруктами, Оксана словно вышла из-под гипноза, с облегчением убедившись, что сегодняшней жертвой суждено стать не ей.

Стену кабинета над рабочим столом Зои украшали многочисленные дипломы и грамоты, которые никто не читал, и почетный, перевитый лентами, венок из колосьев пшеницы, покрытый лаком, чтобы не рассыпался. На этот венок уставился длинноносый южанин, чтобы не смотреть в глаза Зое. Но голубые Зоины глаза были устремлены в бумаги, на полях которых она время от времени что-то царапала карандашом.

— Ответь мне, Ахметик, — Зоя устремила на испытуемого взгляд так внезапно, что он не успел уклониться и только почувствовал себя наколотым на булавку жуком, — куда девались твои пятьсот тысяч?

— Никаких пятьсот тысяч не знал, — сдержанно ответил Ахмет.

— Как, Ахметик, а за санитарную инспекцию?

— Оплатил, слушай, давно оплатил. Дешевле встало…

— Дешевле, Ахметик, не значит лучше, — наставительно заметила Зоя. — Сэкономил один раз, придется больше платить в другой. Ну, я жду!

— Чего? — напрасно прикидывался непонимающим Ахмет.

— Пятьсот тысяч. Всего лишь. Рублей, не «зелененьких». Мне заплатишь или через бухгалтера проведем?

— Где пятьсот? Дай посмотреть. — Ахмет недоверчиво протянул волосатую коричневую ручищу через стол.

В этом заключалась его роковая ошибка. В посветлевшие глаза Зои пробилась грозная желтизна, они приобрели цвет неба перед тайфуном — ужасом рыбаков юго-западных морей. Ахмет похолодел, как куриный окорочок возле заиндевелой стенки рефрижератора. По контрасту ему отчего-то представилась собственная жена, стыдливо опускающая бархатные ресницы перед мужчинами, каждые два года исправно приносящая по ребенку… Распустили русские своих женщин. Ух, дали бы ему возможность, он бы указал этой Зое, где ее место! Однако, к величайшему сожалению Ахмета, никто ему такой возможности не предоставлял.

— Ты мне, Ахметик, тут не возбухай, — с расстановкой произнесла Зоя. — Твое счастье, что я добрая. А ты ведь злоупотребляешь моей добротой. Давно мне следовало сказать, что, перед тем как к Жилану на квартиру с обыском пришли, кое-кто в милицию бегал… Если б я только намекнула, из тебя, Ахметик, не то что деньги — из тебя бы все внутренности до последней кишочки вытащили. Все твое поганое нутро! А ты ведь живешь, Ахметик, живешь…

Человека, который сидел перед Зоей, справедливость в данный момент требовала назвать живым лишь отчасти. Живой оставалась разве что правая рука, спазматически лезущая во внутренний карман за бумажником.

— Брату нэ гавары, — с неожиданно обострившимся акцентом взмолился Ахмет.

Зоя улыбнулась. Скупая надменная улыбка, похожая на бледный разрез со слегка разошедшимися краями, не красила ее лицо.

16 февраля, утро. Галина Романова

Служебное расследование в связи с побегом из СИЗО № 1 города Сочи — большая редкость. Потому что сам успешный побег отсюда — редкость чрезвычайная: последний, не считая сапинского, состоялся тридцать лет назад. И, помнится, тогда всех на уши ставили, перерывали каждую подробность биографии, а теперь, с приездом москвичей, наведут шмон еще похлеще. Нетрудно представить, что сотрудники Управления исполнения наказаний по Краснодарскому краю (ГУИН Министерства юстиции) были не в восторге от вторжения Грязнова и Турецкого в свою епархию.

Москвичи бесцеремонно бродили по территории в сопровождении проверенных сотрудников, одним из которых стала спешно вызванная из Москвы Галя Романова, и разыскивали. Анализировали. Сравнивали. Присматривались к мелочам.

Первым делом разобрались: каким образом Сапин выбрался на волю? Это представлялось практически невозможным: весь внутренний двор СИЗО № 1 был обнесен высокой каменной стеной, по верху которой, как положено, проведена колючая проволока. Ворота? Усиленно охраняются. Сильные подозрения возникли против наряда, стоявшего в ту ночь на посту. Однако тщательный осмотр помог разрешить недоумение. В каменной стене имелся изъян — правда, такой, что заметить его было так же трудно, как потерянное письмо в известном рассказе Эдгара По. Это было двухэтажное здание, одной из стен «выходящее на улицу: формально — часть административного корпуса, реально — подсобное помещение, на первом этаже которого располагалась прачечная, чердак же был пуст и захламлен. Пробравшись во внутренний двор (почему все же не залаяла собака?), Сапин забрался на чердак, спустился на карниз, накинул куртку на колючую проволоку и спрыгнул на волю. Эту схему действий помогла восстановить куртка, так и оставшаяся висеть, привлекая к себе внимание, словно последний гигантский лист на сухом дереве. Охрана ворот была реабилитирована.