Александр Македонский. Пески Амона - Валерио Массимо Манфреди

— Государь, — вмешался Парменион, — Черный просит чести прикрывать тебя завтра с правого боку: в предыдущую кампанию против персов он сражался в первом ряду.

— И не раз прикрывал царя Филиппа, — добавил Клит.

— Тогда будешь прикрывать и меня, — согласился Александр.

— Есть еще какие-нибудь приказы? — спросил Парменион.

— Да. Я заметил, что за нами уже следуют женщины и торговцы. Я хочу, чтобы их всех выдворили из лагеря и держали под надзором, пока мы не закончим атаку. Пусть на берегу Граника всю ночь дежурит отряд легкой пехоты. Естественно, эти люди завтра в бой не пойдут: они будут слишком утомлены.

Ужин закончился, военачальники удалились, и Александр тоже стал готовиться ко сну. Лептина помогла ему снять доспехи и одежду и принять ванну, уже приготовленную в специально отведенной зоне царского шатра.

— Это правда, что ты пойдешь в бой, мой господин? — спросила девушка, проводя по его спине губкой.

— Это не твое дело, Лептина. А если опять будешь подслушивать из-за занавески, я тебя прогоню.

Девушка потупилась и на время замолкла, но потом, поняв, что Александр не сердится, снова заговорила:

— Почему это не мое дело?

— Потому что если я погибну в бою, с тобой не случится ничего плохого. Ты получишь свободу и содержание, достаточное для жизни.

Лептина вперила в него полный печали взор. Ее подбородок задрожал, на глазах выступили слезы, и она отвернулась, чтобы он их не заметил.

Но он увидел, как они скатились по щекам.

— В чем дело? Я ожидал, что ты обрадуешься.

Девушка проглотила слезы и, как только смогла, проговорила:

— Я радуюсь, когда вижу тебя, мой господин. Если я тебя не вижу, для меня нет света, я не могу дышать и жить.

Шум в лагере стих, слышались лишь оклики часовых в темноте, да лаяли бродячие собаки, шлявшиеся вокруг в поисках пищи. Александр на мгновение прислушался, потом встал, и Лептина подошла, чтобы вытереть его.

— Я буду спать одетым, — сказал царь.

Он взял чистые одежды и выбрал доспехи на следующий день: бронзовый посеребренный шлем в форме львиной головы с разинутой пастью, украшенный двумя длинными белыми перьями цапли, афинский панцирь из скрученного льна с бронзовым нагрудником в форме горгоны, поножи из бронзовых пластин, так начищенных, что казались золотыми, и перевязь из красной кожи с лицом богини Афины в центре.

— Тебя же издалека заметят, — дрожащим голосом сказала Лептина.

— Мои люди должны видеть меня и знать, что я рискую своей жизнью первым. А теперь я ложусь спать — ты мне больше не нужна.

Девушка скорым и легким шагом вышла, а Александр повесил доспехи на стойку возле кровати и погасил лампу. В темноте паноплия все равно была видна, словно призрак воина, замерший в ожидании рассвета, чтобы вернуться к жизни.

Александр проснулся оттого, что Перитас лизнул его в лицо. Царь вскочил, и два оруженосца помогли ему облачиться в доспехи, а Лептина принесла на серебряном подносе завтрак, «чашу Нестора» — сырое яйцо, перемешанное с сыром, мукой, медом и вином.

Он поел стоя, пока ему завязывали ремни панциря и поножей, вешали на плечо перевязь и прицепляли ножны с мечом.

— Не хочу Букефала, — сказал Александр, выходя. — Берега реки слишком скользкие, и он может захромать. Приведите мне сарматского гнедого.

Оруженосцы ушли за конем, а царь пешком прошел в центр лагеря, держа шлем в левой руке. Солдаты уже почти все построились, и с каждым мгновением подбегали все новые, чтобы занять свое место рядом с товарищами. Александр сел на подведенного коня и поехал вдоль рядов. Он осмотрел сначала отряды македонской и фессалийской конницы, а потом греческую пехоту и фалангу.

Всадники «Острия» ждали в глубине лагеря у восточных ворот, в безупречном порядке выстроившись в пять рядов. Когда царь проезжал мимо них, они молча воздели копья.

Александр поднял руку, чтобы дать сигнал к выступлению, и к нему присоединился Черный. Раздался топот тысяч коней и негромкий звон оружия пеших воинов, которые длинной вереницей двинулись в темноте.

В нескольких стадиях от Граника послышался дробный стук копыт, и из темноты выскочили четверо разведчиков. Они остановились перед Александром.

— Царь, — обратился их старший, — варвары так и не двинулись с места, их лагерь примерно в трех стадиях от реки, на небольшом возвышении. На реке лишь патрули мидийских и скифских разведчиков, которые присматривают и за нашим берегом. Мы не сможем застать их совершенно врасплох.

— Конечно, не можем, — признал Александр, — но прежде, чем их войско покроет эти три стадия, отделяющих его от реки, мы пройдем брод и окажемся на другой стороне. На данном этапе главное сделано. — Он сделал знак своим телохранителям приблизиться. — Предупредите всех командиров подразделений, чтобы приготовились к переходу на другой берег, как только найдется удобное место. По сигналу труб нужно броситься в реку и перейти ее как можно быстрее. Первой пойдет конница.

Телохранители удалились, и вскоре пехота остановилась, пропуская две конные колонны с флангов вперед. Конница выстроилась перед Граником. В это время небо на востоке начало светлеть.

— Они думали, что солнце будет светить нам в глаза, а нет даже луны, — проговорил Александр, кивнув на тонкий светлый серп, заходящий на юге за холмы Фригии.

Он поднял руку и погнал коня в реку; за ним поскакали Черный и весь эскадрон «Острия». В то же мгновение с другого берега донесся крик, за ним множество других, все громче и громче, и, наконец, зазвучал протяжный жалобный звук рога, на который издалека откликнулись другие. Индийские и скифские разведчики подняли тревогу.

Александр, уже прошедший брод наполовину, крикнул:

— Трубы!

И тотчас зазвенели трубы: резкая, пронзительная нота, как стрела, вонзилась в противоположный берег, смешавшись с мрачной песнью рогов. Холмы эхом повторили ее.

Граник закипел пеной, когда царь и его гвардия помчалась вперед. Один македонский всадник с криком упал в воду, пронзенный стрелой. Мидийские и скифские дозорные, столпившись на берегу, пускали стрелы, даже не целясь. Стрелы попадали кому в шею, кому в живот, кому в грудь. Александр выхватил со скобы щит и пришпорил коня.

— Вперед! — кричал царь. — Вперед! Трубы!

Звук бронзовых труб сделался еще резче и пронзительней, и ему вторило ржание коней, возбужденных сутолокой и криками всадников, которые понукали их и хлестали, преодолевая взмученный водоворот реки.

Уже вторая и третья шеренги миновали середину брода, а четвертая, пятая и шестая только заходили в реку. Александр со своим эскадроном взбирался на скользкий склон. Сзади доносился приглушенный размеренный ритм фаланги, которая двигалась строем в полном боевом вооружении.