Чосер - Питер Акройд

Путешествие в разгар зимы, а особенно по маршруту, проходившему через Альпы, было и некомфортным и опасным. Мы можем вообразить себе эту картину: лошадей с тяжелой поклажей, бредущих по горным тропам, хоть и привычным для путников, но обледенелым и головокружительно крутым и обрывистым. Кутая лица в шарфы, а ноги – в тряпки, путники движутся навстречу снегу и ветру. Современник Чосера Адам Ускский так описывает собственное альпийское путешествие “в повозке, влекомой волами, полумертвый от холода, я напрягал зрение в надежде не упустить грозивших мне со всех сторон опасностей”.

Сама же Генуя являлась центром обширной торговой империи, населенной примерно так же густо, что и тогдашний Лондон. Выстроен город был тем не менее не из дерева, а по преимуществу из камня, и в наши дни каждый гуляющий по старой части Генуи может представить себе, как выглядел город во времена Чосера: узкие извилистые улочки, низкие деревья, статуи св. Девы на перекрестках, лавки ремесленников, лотки торговцев. Переговоры о сделках, видимо, прошли удачно, так как торговый оборот между Лондоном и Генуей в годы, последовавшие за миссией Чосера, значительно увеличился, однако, судя по всему, в Геную Чосера привело дело и иного рода – ему поручили рекрутировать генуэзцев для пополнения войск Эдуарда в связи с войной с Францией. Письменных свидетельств этих секретнейших переговоров, как и следовало ожидать, не осталось.

Чосер был награжден ценными подарками, а итальянская миссия упрочила его положение при дворе.

Но поездки в Италию имели для него и другое значение, не столь явное, но более существенное.

В течение трех месяцев он испытывал на себе влияние итальянской общественной жизни и культуры; сильнее всего повлияла на него культура Флоренции – библиотеки и собрания предметов искусства, которыми владели семейства флорентийских банкиров, далеко превосходили своим богатством все то, о чем могли мечтать лондонские купцы. Это было время, когда во Флоренции расцветал “гуманизм”, хоть само слово это ничего не говорило тогда Чосеру и его современникам. Было бы крайне ошибочным думать, будто английский поэт мог вдруг ни с того ни с сего за один какой-нибудь день или вечер превратиться в поклонника и представителя “нового течения” или что один взгляд на полотна и фрески Джотто помог ему воспринять требования “реализма” в искусстве. Некоторые биографы выдвинули предположение, что во время своего путешествия Чосер встречался с Боккаччо и Петраркой. Однако это маловероятно. Да и что мог бы он им сказать при встрече?

И все же Чосер пребывал в городе, ставшем матерью и колыбелью новой итальянской поэзии, а три возлюбленных сына этого города оказали могучее и непреходящее влияние на его поэтический мир. Это были – по хронологии и по старшинству в поэтической иерархии – Данте, Петрарка и Боккаччо.

Самым крупным итальянским поэтом XIV века, несомненно, являлся Данте. Его “Божественная комедия” была написана на родном ему итальянском языке, а свое эпическое полотно о Рае и Аде он облек в пламенные строки, немедленно выдвинувшие итальянский на первое место среди европейских языков. Кроме того, им была написана и апология своего решения: в первом десятилетии XIV века – со времени начала работы над “Божественной комедией” – он создает высокоученый трактат “De Vulgari Eloquentia”, в котором защищает достоинства и выразительность родного языка. Семьдесят лет спустя, во время своего посещения Флоренции, Чосер уже мог питать надежду, что и английский способен возвыситься так же, как возвысился итальянский. Пребывание его во Флоренции еще больше укрепило в нем желание писать по-английски и сделать этот язык проводником и медиумом высокого искусства. Невозможно отрицать, что произведения, написанные Чосером по возвращении из Италии, свидетельствуют о могучем влиянии, какое имел на него пример Данте. Первая же изданная им после Италии большая поэма “Храм Славы” является почти пародийным подражанием великому итальянцу.

В период итальянских путешествий Чосера Петрарка жил в сотне миль от Флоренции – в Падуе, но слава о нем гремела по всей Италии. Петрарка был блистательным мастером, гигантом, с легкостью поднявшим статус поэта до уровня вождей и королей. Достаточно сказать, что он был увенчан лавровым венком в римском сенате и удостоен звания маэстро в Неаполе и Венеции. Неаполитанский король Роберт подарил ему дивный, обильно расшитый драгоценностями плащ как знак особого почета и своего преклонения перед поэтом. Таких знаков внимания со стороны королевских особ в Англии не удостаивался ни один сочинитель ни в то время, ни позже, но подобное превознесение заслуг Петрарки, несомненно, способствовало тому, что и Чосер стал воспринимать свое творчество не просто как занятие, но как поприще. Не имея перед глазами двойного примера Данте и Петрарки, он вряд ли посягнул бы на замысел столь масштабных произведений, как “Троил и Хризеида” и “Кентерберийские рассказы”. Созданием этих поэм он во многом обязан еще одному участнику итальянского поэтического триумвирата, также послужившему для него источником вдохновения, – Джованни Боккаччо. Троянский антураж любовной истории Троила и Хризеиды Чосер в значительной степени позаимствовал в боккаччиевском “Филострато”. Сюжетная канва “Декамерона”, где повествование ведется как бы от лица странников, послужила моделью для “Кентерберийских рассказов”, как это справедливо указывается исследователями. Имени Боккаччо Чосер ни разу не упоминает, видимо, нюхом чувствуя, что источник столь близкий и явный лучше утаить от публики. В “Кентерберийских рассказах” действительно можно обнаружить целые куски, перенесенные туда непосредственно из Боккаччо, но влияние великого итальянца на Чосера проявилось и в другом: последнему импонировало поэтическое многообразие Боккаччо, отразившее широту его интересов – эпос “Декамерона”, классическая мифология “Фьезоланских нимф”, рассказ о Тезее под названием “Тезеида”, любовный роман “Филострато” с местом действия в Трое и латинский текст, посвященный генеалогии языческих богов “Le Icnealogiis Deorum Jentilium”. Вдобавок в период чосеровского пребывания во Флоренции Боккаччо заканчивал работу, названную им “De Casibus Virorum Illustrium” (“О знаменитых мужах”, главой из которой английский поэт воспользовался для одного из “Кентерберийских рассказов”). Примечательно также, что в это же время Боккаччо готовился выступить во Флоренции с рядом публичных лекций о Петрарке.

Таким образом, благодаря своему итальянскому опыту и впечатлениям, в Англию Боккаччо вернулся другим. Есть предположение, что с собой он привез и несколько рукописей, в числе которых была и “Божественная комедия”. Рукописи эти он якобы получил в дар от итальянских негоциантов, с которыми вел дела. Учитывая правила гостеприимства, как их понимал XIV век, такое предположение вполне обоснованно. Во всяком случае, в произведениях, которые он вскоре напишет, явственны следы внимательного чтения и изучения того, что дала ему Италия. А пока в творческие планы его, мешая выполнению задуманного, вклинивается живая жизнь. В августе 1373 года, спустя всего несколько месяцев по благополучном завершении его итальянской миссии, его отправляют в Дартмут – уладить спор между генуэзским судовладельцем и местными властями, почему-то арестовавшими его корабль. Чосера посылают с поручением вернуть судовладельцу его имущество, что он успешно и производит – еще одно неопровержимое доказательство его тесных связей с итальянскими негоциантами и искусства ведения непростых переговоров. Возможно, то обстоятельство, что шкипер из “Кентерберийских рассказов” рожден в Дартмуте, – не более чем совпадение, но забавная эта деталь дает нам возможность предполагать, что некоторые из вымышленных персонажей Чосера прямо или косвенно имеют прототипами “реальных людей”. Наверное, всякое прямое тождество персонажей со своими современниками Чосер стал бы отрицать, но общие очертания своих характеров он различал в самой действительности.