Шишков - Николай Хрисанфович Еселев

присутствовать на калмыцком празднике „Той“ — и я перенесся во времена Тамерлана. Борьба, конские состязания, а к вечеру, при мерцающих звездах, на берегу озера запылали костры, в невиданных котлах варилось чуть не по целой лошади…»

За двадцать лет работы в Сибири Вячеслав Шишков совершил девять ответственных длительных экспедиций, восемь из них были самостоятельными, их он возглавлял, за их деятельность нес ответственность, и прежде всего перед своей совестью. Ведь каждая экспедиция являлась коллективом, состоявшим из людей с разными характерами: надобно было не только дать задания, проследить за исполнением и обеспечить продовольствием, но и проследить за тем, чтобы сложились товарищеские отношения.

По свидетельству К. М. Жихаревой — второй жены Вячеслава Яковлевича, которая в 1914 году была с ним в алтайской экспедиции, Шишков не любил недисциплинированных, разболтанных людей и пресекал всякие неблаговидные поступки подчиненных, которые могли привести к плачевным результатам.

«Любопытно было наблюдать нового Шишкова, — пишет К. М. Жихарева, — не писателя и милого знакомого, а начальника экспедиции. Очень удивила спокойная уверенность, требовательность без наскоков, немногословная ясность и четкость приказаний а в особенности неожиданная жестокость. Он ни за что не согласился простить уволенного за какую-то провинность рабочего, которого раньше сам же хвалил, а на мое заступничество и упрек ответил тоже неожиданно резко: „Значит, иначе нельзя“. В свободное от работы время — не начальник, а веселый, внимательный товарищ не только с равными по возрасту, но и с молодежью, студентами»[7].

А вот воспоминания В. И. Петрова, участвовавшего в этой же экспедиции:

«Почти три года я провел вместе с Вячеславом Яковлевичем на изысканиях. Это время было лучшими годами моей молодости.

Вячеслав Яковлевич был менее всего моим начальником. Он прежде всего был для меня учителем, другом, товарищем.

…Работали мы с Вячеславом Яковлевичем в горах Алтая в тяжелых условиях. Временами у нас в экспедиции не было даже хлеба. Покупали живых баранов и свежевали их, а туши вешали на деревьях, чтобы мясо дольше не портилось. На кострах варили для всех пшенную кашу, иногда я пек пирожки на этих кострах, приспособив для этого железные листы.

Вячеслав Яковлевич был требовательный, строгий, но справедливый начальник. Пьяниц он не выносил и быстро с ними расставался. Техники и рабочие любили Вячеслава Яковлевича, верили ему и охотно работали с ним весь сезон…

Вячеслав Яковлевич любил заходить в избы крестьян, в юрты алтайцев, где подолгу беседовал с их обитателями. Во время этих бесед Вячеслав Яковлевич ничего не записывал, но зато вечерами в его палатке долго горела свечка, — он сидел над своей заветной тетрадью. В это время мы не беспокоили его».

Подвижническая работа Вячеслава Шишкова по исследованию сибирских рек и Чуйского тракта — ярчайшее свидетельство того, с какой добросовестностью л дисциплинированностью он выполнял свой служебный и гражданский долг. Многолетние скитания, суровые условия, в которых приходилось жить и трудиться Вячеславу Шишкову, — лучшее подтверждение твердости и стойкости его характера, умения распределить свои силы, распорядиться своим временем, организовать и подчинить своей воле людей, найти с ними деловой и душевный контакт.

Г. Н. Потанин, как отмечает В. Бахметьев, считал экспедиции Шишкова продолжением своих собственных трудов по исследованию Сибири. Если Г. Н. Потанин многое сделал как географ и этнограф, то Шишков собрал в поездках уникальный материал, который имел чрезвычайно важное хозяйственно-экономическое значение и в первую очередь для развития коммуникаций Сибири.

Данные, добытые алтайской экспедицией, были использованы при перестройке Чуйского тракта уже в наше время. Это ли не есть их высшая оценка?

Каждая экспедиция, проведенная под руководством В. Шишкова, — это многие десятки больших листов ватмана скрупулезно расчерченных и разрисованных…

Восемь месяцев исследовал Нижнюю Тунгуску.

В. Шишков — все ее рукава и протоки, острова, островки и перекаты были зафиксированы на 65 листах ватмана, и поныне хранящихся в Красноярске в архивах Бассейнового управления пути.

Вот что поведал автору книги «Далеко, за Угрюм-рекой» Александру Лазебникову начальник этого управления: «Когда я впервые увидел Тунгуску Шишкова, меня поразили ее краски. Десять цветов туши. Живая река в миниатюре, сотворенная человеком. Я знаю работы великолепных мастеров черчения — истинных художников, но не представляю себе, кто среди них сумел бы каждой капле реки дать такую жизнь, как дал ей Шишков тушью». Далее Лазебников пишет: «Вокруг нее в десяти цветах туши цветет тайга, редкие поляны в крапинках зелени, будто не послушны уговорам весны. Дымчатые горы поросли пепельным ягелем, золотистые пески отмелей, тяжелые уступы серых скал, отполированных ветрами и водой. Даже горячий родник помечен доброй рукой исследователя, который нашел ему свой цвет на карте. На каждом листе подпись „В. Шишков“».

Думается, что работа Вячеслава Шишкова по изучению сибирских рек, Алтая еще ждет своих исследователей и найдет свое отражение в специальных трудах.

Исследуя сибирские реки, описывая их «нравы» и «капризы», изучая особенности алтайских дорог, Вячеслав Шишков не мог не обратить внимания на взаимоотношения людей, с которыми он сталкивался, — все это запечатлевалось в его памяти и отразилось впоследствии в его творчестве.

Он всегда находил сердечный контакт с простым человеком, умел расположить к себе, казалось бы, самые скрытные души.

Как бы ни тяжел был трудовой день экспедиции, как бы ни утомлен был ее руководитель, однако для него становилось потребностью, крайней необходимостью ночью, при мерцании свечи, вести дневник, фиксировать все интересные события, поразившие его своим своеобразием, своей необычностью.

Большой таежный пожар, устрашающий все живое, уничтожающий тысячи гектаров леса, ревущая буря с ослепительными молниями, свирепая пурга, сваливающая человека, улетающие на юг с прощальным курлыканьем журавли, тучи комаров, осаждающие и ослепляющие человека, — все запоминалось и записывалось Шишковым[8].

Л. Р. Коган вспоминает, что и позднее В. Я. Шишков «не порывал связи с Сибирью, и частенько у него в Пушкине бывали заезжие сибиряки: и писатели с именем, и начинающие, и инженеры, и техники, и агрономы».

Вячеслав Яковлевич прекрасно знал литературу о Сибири, очень ценил очерки Наумова и Тана, Повести Серошевского и — особенно — Короленко и Мамина-Сибиряка…

— Прекрасный народ — сибиряки! — говорил он, улыбаясь. — Кряжистые, волевые.

В начале Великой Отечественной войны, когда наша Красная Армия отступала под бешеным натиском гитлеровских полчищ, Вячеслав Яковлевич взволнованно сказал:

— Армия еще не отмобилизована полностью. Вот увидите: придут сибиряки на фронт, другая музыка будет.

Шишков глубоко вникал в человеческие характеры, старался осмыслить жизнь сибиряков, начиная от тунгуса-охотника Сенкичи и кончая капиталистом Прохором Громовым. Этот яркий мир социальных отношений, жесточайших противоречий, человеческих страстей воочию наблюдал и старался понять Вячеслав Шишков.

Это главное,