Стеклянная республика - Том Поллок

– Как не стыдно, – изрекла Гвен. Ее зеленые глаза затуманились кажущейся неподдельной печалью. Голос отчетливо разносился по зимнему воздуху. – Ведь я, действительно, хотела тебе помочь. – Она потянулась и прижала руку к Кариной щеке.

Кара отшатнулась, наткнувшись на Труди, незаметно примостившуюся у нее за спиной.

– Я хотела, чтобы мы стали подругами, – продолжала Гвен, – но о какой дружбе может идти речь, если мы врем друг другу, Парва?

Пар, сочившийся изо рта Кары тонкими колечками, внезапно повалил клубами. Девушка схватила воздух ртом, плотнее закуталась в платок, порывшись в себе, пытаясь отыскать напускную храбрость, с какой до этого разговаривала с Гвен. Но ничего не шло в голову.

Кара запнулась, зубы застучали от холода:

– О ч-ч-чем ты?

Выражение лица Гвен не изменилось:

– О чем я, Тру? – повторила она.

– Мы знаем, что это ты, – словно хорошо обученный питомец, Труди подражала хозяйке вплоть до флера покровительственного сожаления. – Мы знаем, что это ты сказала, будто бы Солт тебя лапал. – Она вздохнула. – Это печально, Парва, просто душераздирающе.

По толпе пробежал удивленный гул, перемежающийся парой ошеломленных смешков. Собравшиеся поглазеть на казнь начали подтягиваться, чтобы получше рассмотреть жертву, загораживали ей обзор, словно окружая. И тогда Кара поняла, что объединяет пришедших: все они ходили с нею на математику.

Кара почувствовала, как сжимается желудок. Как любой шантажист, Солт пользовался популярностью у всех, кто не попал в список его жертв.

– Все мы знаем, что это туфта, – заявила Гвен. – Солт ведь тебя ненавидел, это же ясно; мы все тому свидетели. И ты его ненавидела. Разве не вы с Бет Брэдли намалевали то граффити? Теперь-то я понимаю, что ты всегда хотела оказаться в центре внимания. Будешь отрицать? – Девушка торжественно замолчала, а потом добавила: – Тебе хоть немного совестно? Что ты так завралась?

Карина грудь напряглась. На мгновение она снова почувствовала металлические колючки, впивающиеся в кожу, в локти, между пальцами, колющие горло.

– Но, – улыбка Гвен стала прямо-таки блаженной, – мы здесь не для того, чтобы тебя наказать, Парва. А чтобы помочь. Мы понимаем, что это не твоя вина. Тебя принудили.

– Все, чего мы хотим, так это правды, – без улыбки проговорила Труди. – Тебе просто нужно открыть правду здесь и сейчас. Признаться, что он никогда тебя не трогал, и рассказать, откуда у тебя шрамы.

Карина рука невольно поднялась к лицу. Она почувствовала панику, словно ее покрыл еще один, слишком тугой, слой кожи.

Труди пришлось встать на цыпочки, чтобы сказать прямо Каре в ухо:

– Скажи нам. Ты ведь сама это с собой сделала?

Кара отшатнулась. Она попыталась отступить, но отступать было некуда; толпа подпирала ее, поймав, словно проволока… словно металлическая клетка. Все они слышали, что сказала Труди. И все позволили себе смотреть на нее. В их зачехленных в перчатки руках появилось что-то маленькое и черное: ее снимали на телефоны.

– Ты сделала это ради внимания. Чтобы на тебя все смотрели, – фыркнула Труди. – Так пусть же посмотрят.

Рука в шерстяной перчатке метнулась к Кариному платку, но она крепко в него вцепилась. Девушка ощутила, как колотится пульс там, где пальцы уперлись в шею.

– Да!

Когда из толпы раздался первый крик, Кара почувствовала, что слегка болезненно покачнулась. Кричала Лейла Ахмал. Та, что всегда ей нравилась.

– Расскажи нам!..

– Дай посмотреть!..

– Расскажи!..

– Сними платок!..

Еще одна рука потянулась к ее голове, потом еще одна, потом еще, задевая шрамы через тонкую ткань. Вцепившись в платок, Кара сгорбилась, пытаясь вывернуться, когда ребята поднажали.

Она ничего не сказала: боялась, что голос выйдет тонким, писклявым и жалким; боялась, что ее засмеют. Отмахнувшись одной рукой, она почувствовала, как кто-то поймал ее за запястье и вывернул его. Руку пронзила боль. Кто-то расхохотался. Кара мельком увидела Гвен. Потеряв контроль, та казалась возбужденной и взвинченной.

– Сними! Сними! – теперь Труди уже просто орала. – Сними! – Кара беззвучно, словно собака, потрясла головой. В голове звенело.

– Нет? – почти прорычала Труди.

Раздался металлический щелчок, и все вдруг стихло. В Кариной голове промелькнуло воспоминание: когда Алан – парень Гвен – поджигал самокрутку зажигалкой из нержавейки, раздавался точно такой же звук. Она нашла его глазами – он в ужасе похлопывал по карманам. Кара огляделась по сторонам, и увидела Труди: ее красное лицо вспыхнуло и пошло пятнами от волнения, над пальцами злобно плясало открытое пламя.

На мгновение воцарилась полная бездыханная тишина.

– Давай! – раздался голос из задних рядов.

Потом – небрежно, словно прикуривая сигарету подруге, – Труди Шталь протянула руку и подожгла Карин платок. Вонь паленых волос и ткани хлынула девушке в нос, жар лизнул шею, и колючая боль переметнулась на кожу. Она задохнулась, подавилась и высвободила руку, в панике ударив ею. Что-то мясистое треснуло под основанием ладони.

Стащив горящий платок с головы, Кара швырнула его в грязную жижу. Пламя растеклось, оставляя серо-черные раны на зеленой ткани. Холодный ветер унял боль в шее. Наклонившись, она подобрала клочки испорченной ткани. Потом, вздрогнув, выпрямилась и оглядела толпу.

Никто не смеялся. Труди сидела на обледеневшем асфальте, кровь хлестала из-под руки, зажимающей нос, но никто не шелохнулся, чтобы ей помочь. Они просто пялились на Кару, а она смотрела в ответ, позволяя им глазеть. Ее восстановленные губы сложились сами собой, и девушка плюнула в толпу, словно разъяренная кошка.

А потом побежала. Толпа молча расступалась перед нею, и девушка пронеслась мимо них, прежде чем они успели разглядеть, что она плачет.

– Парва! – голос Кары пронзительно отдавался от плиток, и в этом полуразрушенном туалете, и в том, что виднелся за зеркалом. – Парва!

Она свернулась посредине, словно мягкая кукла, положив руки на колени, глотая сопливые, слезливые всхлипы.

В воздухе стоял странный запах: металлический, смешанный с пылью и кисловатым запахом ее собственных опаленных волос.

– Парва! – Кара понимала, что ее услышат: многие видели, как она сюда побежала. Кто-нибудь придет, если уже не шли, чтобы вытащить ее из запретной зоны, прочь от зеркальной сестры.

Из треснувшей трубы вылезла крыса и скользнула на пол, подергивая хвостом. Она прыгала взад и вперед по голому клочку линолеума, подлизывая его быстрым язычком и коротко пища. Никаких других звуков или знакомых голосов. Взгляд Кары уперся в зеркало, но она видела только себя.

Исцарапанное лицо опухло от слез. Потеки размытой подводки извивались по рельефу щек. Там, где был приколот платок, волосы растрепались и спутались. Там, где прошлись колючки Проволочной Госпожи, убившие фолликулы, обнажились тонкие безволосые прорехи.