Демон в университете магии - Евгений Валерьевич Решетов

хорошего, сударь. И спасибо за пиджак. Я оставил его на заднем сиденье.

— До свидания, — вяло пробормотал Василий.

Он тоже выбрался из авто, поднял капот и стал с умным видом смотреть на мотор, а тот, казалось, еле слышно просил наконец-то пристрелить его, избавив тем самым от страданий.

Елизавета же напоследок окинула меня оценивающим взглядом и весело сказала:

— Без очков вам лучше, Михаил.

— Благодарю! — бросил я и пробормотал себе под нос: — Это вы ещё меня без одежды не видели.

Помахав мне лапкой, она, соблазнительно виляя попкой, перешла дорогу и двинулась по второстепенной улице. А мы с сестрой пошли по главной.

— Миша, что ты сделал с этой склочной простолюдинкой? — прошептала Мария, сгорая от волнения.

— Стёр из её памяти с десяток минут. Теперь она не будет помнить аварию. Но, к сожалению, это заклятие воздействует только на пустышек, то бишь на тех у кого нет дара.

— Ого! — опешила сестра, отправив бровки в космос. — Но даже так — это всё равно могучая силища! Вот только… чем тебе придётся заплатить за неё? И, кстати, как ты в библиотеке активировал руны? Как сумел провести ритуал? Только не говори, что потратил жизненную силу. Ты же не делал этого? Чего молчишь? Неужели сделал⁈ И сколько?

— Не знаю, но думаю, что несколько лет. Может, десять, а то и пятнадцать, — легкомысленно сказал я, чуть ли не пританцовывая от возбуждения.

— Пятнадцать лет⁈ — ахнула она, миновав лежащего в блевотине чувака в косухе. — Ты отдал пятнадцать лет жизни⁈

— Ну и что? Даже планеты не живут вечно. Шестьдесят лет или семьдесят пять. Всё едино — без этого ангела мщения моя жизнь была бы, как школьное сочинение. Унылой и неинтересной, — проговорил я, ощущая невероятный душевный подъём. Казалось, что даже звёзды сложились в надпись «Теперь всё изменится, зуб даём».

— А если тебе судьба отмерила всего лет тридцать пять? Что тогда?

— А-а-а, — отмахнулся я.

— Нет, всё-таки зря ты провёл ритуал, — промычала сестра, подозрительно поглядывая на прохожих. Но никто из них даже не думал прислушиваться к шушуканью двух подростков. В витринах же до сих пор извивались полуголые девки. Вот это было зрелище!

— Если честно, то я был зол на весь белый свет. Однако я рад, что провёл ритуал. Теперь у меня есть шанс занять достойное место в обществе. Я не хочу влачить жалкое существование.

Сестра нахмурилась и погрузилась в мрачные размышления, изредка поглядывая на мою светящуюся физиономию. А я с глуповатой улыбкой на губах посмотрел на сморщенную цыганку в цветастом платье. Она стояла на перекрёстке и цепко поглядывала на гуляк. Думает, кому бы коня продать? Не битого и не крашенного?

Собственная шутка заставила меня ещё сильнее расплыться в улыбке. Но буквально через миг мне стало не до улыбок.

Цыганка вперилась в меня расширившимися глазами, ткнула в мою сторону трясущимся узловатым пальцем и заверещала, сверкнув золотым зубом:

— Тёмный! Тёмный! Тёмный!

— Где? — обернулся я, ощутив вцепившийся в спину холод.

Гуляки тоже стали оглядываться, пытаясь понять на кого указывает цыганка. А она вдруг закатила глаза, осела на тротуар и задрожала, пуская слюни.

— Быстрее пошли отсюда! — потянула меня за руку сестра. — Быстрее!

Мы торопливо перешли дорогу и исчезли в хитросплетении улиц таких же тёмных, как настроение Марии.

Она помолчала немного, а затем выдохнула:

— Это ведь она о тебе! Точно ли ты вызвал ангела? Может, демона?

— Ну чего ты слушаешь выжившую из ума старуху?

— А того. Говорят, что старые цыганки могут видеть суть. И не нукай. Сколько раз тебе говорить, что это некрасиво?

— Да мошенницы они все. Может, она вообще негра увидела? — легкомысленно сказал я, а у самого внутри что-то дрогнуло, стоило вспомнить истошный крик старухи.

Сестра шмыгнула носиком, упрямо вскинула подбородок и дальше пошла молча. И она рта не раскрывала вплоть до дядиного дома, обосновавшегося на узкой тихой улочке с раскидистыми клёнами. Раньше этот ветхий готический особняк с горгульями на карнизе и черепичной крышей принадлежал моему дедушке-оккультисту. А после его смерти отошёл старшему сыну, то бишь моему дяде. И нынче этот старинный дом был единственным на всей улице, кто стоял, полностью погруженным во тьму. У остальных домов перед входными дверьми хотя бы горели электрические фонари, а мой дядя, чёртов скряга, даже на электричестве экономил.

Нам с сестрой пришлось в темноте взбираться на крыльцо с коваными перилами. А около пошарпанной входной двери Машка горячо прошептала:

— Миша, умоляю, не наломай дров. Просто молчи, если тебя вздумают ругать. Ты же знаешь, что нам больше некуда идти. Отец не оставил нам ни копейки. А дядя — наш законный опекун. Пообещай мне, что будешь держать язык за зубами. А то опять что-нибудь сказанёшь.

— Хорошо, — нехотя процедил я, состряпав кислую физиономию.

— Спасибо, — искренне выдохнула обрадовавшаяся сестра и загромыхала ключами.

Через миг в темноте заскрежетал замок, а затем дверь открылась, и мы с сестрой проскользнули в окутанный мраком холл, пахнущий пылью, старой древесиной и лаком.

— Явились! — полоснул меня по ушам пронзительный, визгливый женский голос. Аж зубы заломило, а сестра чуть до потолка не подпрыгнула. Так заикой, блин, станешь.

Спустя мгновение холл осветила старенькая хрустальная люстра с тремя жёлтыми лампочками из двенадцати возможных. В углу на кресле восседала наша тётушка Клавдия. Желчная, склочная слабенькая магичка с жёлтым лицом, ломкими мышиного цвета волосами и невыразительными глазками. Она была худой как щепка, словно её ядовитый, неуживчивый характер изгнал из тела даже собственную плоть.

— Тётушка, мы же предупреждали вас, что вернёмся поздно, — торопливо промяукала моя сестра, уперев взор в вытертый ковёр, красующийся на полу, который порой скрипел так жалобно, что хотелось заплакать.

— Но не так же поздно! — вскричала тётка и тут же понизала голос, тревожно глянув на ступени, ведущие на второй этаж, где храпели её два «ангелочка». Мои двоюродные сестра и брат. Те ещё занозы в заднице. Однако тётушка любила их больше всего на свете, поэтому они и выросли такими капризными и эгоистичными подростками, думающими, что им всё можно.

— Простите, тётушка, — виновато сказала Мария, хотя мы ни в чём не были виноваты.

— Да кому нужны твои извинения? Они как холостые патроны. А ты чего молчишь, обормот? И где твои очки? А чего ты с рубашкой-то сделал⁈ — ахнула женщина, разинув рот с такими крупными зубами, что им бы и бобры позавидовали.

— Машина мимо по луже проехала и окатила Мишку. А очки он оставил у Григория, — торопливо ответила сестра, искоса бросив на меня предупреждающий