Проходной балл - Владимир Константинович Константинов

главного врача ждал, потом час с ним ругался.

Л и д и я  И в а н о в н а. Нет, ты просто ненормальный, Димка! Не мог Юре сказать? Позвонил бы он в эту больницу, и все.

Р ы ж о в. Это не его район.

Л и д и я  И в а н о в н а. У нас там за столом все районы сидят.

Р ы ж о в. Ты же знаешь — не люблю я этого… Вот склероз, я же ее не предупредил! Извини, я сейчас…

Л и д и я  И в а н о в н а. Куда ты?

Р ы ж о в. К горничной. Ей завтра мать в больницу везти. (Убегает.)

Л и д и я  И в а н о в н а. Сумасшедший! Нет, просто сумасшедший! (Садится в кресло, закуривает.) И, вы знаете, он всегда такой был. Все у него вдруг! Вдруг уехал, вдруг приехал… Как он оперирует, просто не представляю! Нет-нет, вы не подумайте — хирург он великолепный. О нем грандиозная статья была недавно в немецком журнале, сама читала. Впрочем, он еще в институте подавал надежды, в ординатуре оставляли. И опять это вдруг! Вдруг женился, вдруг махнул в этот Нерчинск…

О л я. В Ачинск.

Л и д и я  И в а н о в н а. Да-да, в Ачинск. Ну, что заставило его бросить Москву, уехать в эту глушь…

О л я. Он говорил, что там большие возможности для самостоятельной работы, для практики…

Л и д и я  И в а н о в н а. Попрактиковался бы лет пять, и хватит. Впрочем, Диму я не виню. Ах, если б он попал в хорошие руки! Многое зависит от жены. Пусть наши мужья остаются в приятном заблуждении, что в семейном оркестре они — первая скрипка. А ноты? По чьим нотам они играют? Даже на самом изумительном страдивариусе можно и Моцарта сыграть, а можно и «Чижик-пыжик». Что у Юры моего административный талант, еще в институте ясно было. А он, представьте, рвался практиковать. «Я врач, я должен лечить!» Но я же сумела его убедить, направить. И вот, пожалуйста, — дай бог, как говорится… А Дима — в хороших руках Дима академиком мог бы стать.

О л я. Кажется, он и сейчас доволен своей работой. Когда о ней рассказывал, глаза горели.

Л и д и я  И в а н о в н а. Я вижу, он вам понравился. Женщины любят таких непрактичных чудаков с горящими глазами. Вот только замуж почему-то выходят за других.

О л я. А вы счастливы?

Л и д и я  И в а н о в н а. Для женщины, которая выдает замуж свою дочь, этот вопрос скорее теоретический. Если у Веры с Мишей получится не хуже, чем у нас, что ж — буду счастлива.

О л я. У вас славная дочка. И Миша мне понравился.

Л и д и я  И в а н о в н а. Нет, правда, милый парень? Жаль только, что сразу в армию. Хотя и в этом есть свои плюсы: после армии легче поступить в аспирантуру.

О л я. А если он не захочет?

Л и д и я  И в а н о в н а. Захочет, как миленький захочет! Сегодня мужчина без степени — это не мужчина, а полуфабрикат.

Возвращается  Р ы ж о в.

Р ы ж о в. Все, можем идти.

Л и д и я  И в а н о в н а. Ты что, так в плаще и пойдешь?

Рыжов снимает плащ.

Рубашку-то застегни, недотепа! Боже, где твой галстук? Дай сюда!.. Помнишь, как я вам галстуки завязывала перед экзаменами?

Р ы ж о в. Это Юрке, наверно. Я галстуки не носил.

Л и д и я  И в а н о в н а. За двадцать пять лет позволительно и забыть. Я ведь года через два бабушкой буду.

Р ы ж о в. Может, и раньше?

Л и д и я  И в а н о в н а. Раньше я им не разрешу. Вере еще два года учиться. Идем!

Р ы ж о в. Подожди, я подарки захвачу. Вызывай лифт, я догоню.

Л и д и я  И в а н о в н а. До свидания, Ольга Васильевна. Приятно было с вами познакомиться.

О л я. Мне тоже.

Л и д и я  И в а н о в н а  уходит.

Р ы ж о в. Ну, как она вам, Ольга Васильевна?

О л я. Энергичная. Деловая. И выглядит хорошо… Скажите, Дмитрий Михайлович, она и раньше такая была?

Р ы ж о в. Какая?

О л я. Ну вот — такая…

Р ы ж о в. Да.

О л я. Значит, хорошо сохранилась…

В дверь заглядывает  Л и д и я  И в а н о в н а.

Л и д и я  И в а н о в н а. Димка, это черт знает что такое!

Р ы ж о в  уходит. Из спальни выходит  К у р а г и н.

К у р а г и н. Сколько ж это я проспал? (Смотрит на часы.)

О л я. Около часа.

К у р а г и н. …Митяшин не звонил?

О л я. Нет.

К у р а г и н. Ну и черт с ним! Откровенно говоря, общение с ним — не самая большая радость. Самодовольный хвастун. А каким тоном разговаривал… Будто я перед ним козявка какая-нибудь… Так и хотелось сказать, что о нем думаю…

О л я. Чего ж не сказал?

К у р а г и н. Олечка, когда человек говорит то, что думает, возникает вопрос: а думает ли он?

О л я. Андрей, а ты марки когда-нибудь собирал?

К у р а г и н. Чего?

О л я. Марки, почтовые.

К у р а г и н. Зачем?

О л я. Не знаю… Интересно, наверно.

К у р а г и н. Олечка, мне марку рудника держать надо. И как можно выше.

О л я. А Дмитрий Михайлович собирает.

К у р а г и н. И пусть собирает, тебе-то что?

О л я. Знаешь, он в институте любил одну девушку, а женился на ней его друг, который на фронте его спас. Дмитрий Михайлович из Москвы уехал, чтоб им не мешать — придумал, что женился. И до сих пор, кажется, ее любит. И об этом никто не знает. Даже Юрий Сергеевич.

К у р а г и н. А ты — знаешь?

О л я. Рассказал… Бывает иногда — нужно человеку, просто необходимо с кем-нибудь поделиться. Даже с незнакомым, с первым встречным…

К у р а г и н. Положим, первым встречным для него был я. Впрочем, вся эта история — чушь, ты меня извини, сентиментальная чушь… Коньяк двадцатилетней выдержки я еще понимаю, а это… это смахивает на какой-то старинный роман. Я даже вспомнил, на какой. Чернышевский, «Что делать?». Там один благородный товарищ, вроде твоего доктора Айболита, тоже жену своему другу оставил, а сам куда-то исчез… Как его звали — напомни.

О л я. Лопухов.

К у р а г и н. Вот-вот, и фамилию ему Чернышевский соответствующую придумал. Да хватит об этом лекаре! Никого не хочу ни слышать, ни видеть — только тебя…

Звонит телефон.

Извини! (Снимает трубку.) Алло!

М у ж с к о й  г о л о с. Привет, старик! Это я. Ты готов? Через десять минут выходи. Рафик наш министерский знаешь? Я прямо к гостинице подъеду.

К у р а г и н. Извини, Жора, обстоятельства у меня изменились…

М у ж с к о й  г о л о с. Какие обстоятельства?!

К у р а г и н. Чувствую себя неважно.

М у ж с к о й  г о л о с. Слушай, Курагин, ты после «Арагви» никуда больше не заглядывал? Да я Вернадского из списка вычеркнул вместе с его эпохальным докладом! Собирайся и выходи!

Курагин вешает трубку.

О л я. Митяшин?

К у р а г и н. Олечка, я еще днем хотел тебе все сказать… В Нижнем Тагиле совещание, Жорка предложил мне выступить в прениях. Основной доклад первым зам делает. Представляешь, что это для нас с тобой значит?

О л я. Пока нет.

К у р а г и н. Я этого зама раз в году вижу. А тут — пять дней в одной гостинице, в одном самолете…

О л я. Ты улетаешь? Когда?

К у р а г и н. Сейчас. Через десять минут машина придет.

О л я. Значит, ты все знал? И когда за шампанским бегал, и когда подруге звонил! Знал — и молчал!

К у р а г и н. Для кого я это делаю? Для себя, что ли? Что я,