Исповедь души - Лайза Рени Джонс

Когда чуть погодя я заставляю себя приподнять ресницы, Крис усаживает меня на туалетный столик в ванной. Он целует меня, легко касаясь губами.

– Ты как?

Я накрываю его ладони там, где они лежат на моих щеках.

– Хорошо, и все благодаря тебе.

– Я говорю это с того самого дня, как встретил тебя, Сара. Ты ведь это знаешь, правда? Когда я уезжал на похороны Дилана, именно ты помогла мне через это пройти. Знание, что ты есть в моей жизни – вот что прорвалось сквозь тьму.

– Крис, – выдыхаю я, обвиваю его руками за шею и прячу лицо у него на плече. Щемящая боль пронзает меня при воспоминании о том, как после смерти Дилана я нашла Криса в клубе Марка, ищущего избавления от боли в ударах плети. – Я люблю тебя. – Не могу скрыть дрожь в голосе, да и не пытаюсь. Я отклоняюсь назад и поднимаю на него глаза, раскрываясь, давая ему возможность почувствовать искренность моих слов. – Я так сильно люблю тебя, Крис.

– Я тоже люблю тебя, Сара. Больше, чем позволял тебе увидеть. Но я собираюсь это исправить. – Он нежным жестом убирает волосы с моего лица. – Ты прими горячую ванну, а я пока сделаю несколько звонков, а потом мы поспим.

– Да, хорошо, – говорю я. Он еще несколько секунд стоит, и я не могу понять его, но, думаю, он хочет что-то сказать или ждет, что я что-то скажу. Так много, слишком много между нами несказанного, но я не представляю, с чего начать, и подходящее ли сейчас время. Он отворачивается, и момент упущен. Он идет к ванне, само воплощение грации и сексуальности, и наклоняется, чтобы включить воду, но именно эта нежность и заботливость делают Криса тем мужчиной, которого я люблю. Он тот мужчина, которого я нашла связанным и требующим более жестокой порки, и в то же время мягкий и заботливый, как сейчас, и этот контраст воспламеняет мое тело и согревает сердце.

Я кладу руку на край стойки и оглядываю ванную, которая размером с небольшую спальню. Тут такой же белый кафель, как в нашей квартире в Сан-Франциско, но с серой отделкой и серебристой фурнитурой. Она роскошная, как и запах, щекочущий мне нос, – мускусный и мужской, с пряными нотками.

Крис поднимает бутылку.

– Мой шампунь. Это единственное, что я могу тебе предложить, пока не купишь все, что захочешь.

– Мне нравится пахнуть тобой, – говорю я, вспоминая случай, когда я побрызгалась его одеколоном и сказала то же самое.

Он подходит ко мне, невозможно сексуальный в своих линялых джинсах и голубой майке с надписью AC/DC, и кладет руки мне на колени. «Ты моя», – говорит прикосновение, словно он ставит на мне свое тавро, и оно желанно. Да. Да. Я его.

– А мне нравится, когда ты пахнешь мной, – отвечает он голосом как бархатисто-нежная ласка.

Однажды он уже говорил эти же слова, и я реагирую на них, как и в первый раз. Я забываю обо всем на свете, мое тело оживает, по нему растекается восхитительное покалывание. Он прогнал прочь плохое, и все, что есть во мне, теперь сосредоточено исключительно на нем. На том, чем мы стали вместе.

Костяшкой пальца он проводит по моей щеке, и я чувствую перемену его настроения. Почти ощущаю ту темную, опасно-порочную сторону Криса, готовую выйти наружу поиграть. У меня подводит живот, и что-то примитивное и женское начинает пробуждаться во мне, требуя удовлетворения. Когда-то я отказывалась признавать, как хорошо понимаю эту сторону Криса и настолько схожа с ним, но те времена миновали. Я такая, какая есть, даже если не до конца понимаю саму себя. Но мысль, что пойму и что Крис не согласится на меньшее, невозможно возбуждающа.

Крис отступает назад, и мне становится холодно там, где только что было тепло. Пальцы его сжимаются, и мускулы на руках как крепкие стальные обручи. Я поднимаю на него взгляд и вижу жесткое выражение лица и напряженную челюсть. Но буря, бушующая в его глазах, красноречивее всяких слов.

Он несет на своих плечах огромную тяжесть, включая меня. Несмотря на все возможные усилия спасти Дилана, он потерял его: ребенок умер от рака. А потом мы с ним чуть не потеряли друг друга. А теперь еще и Ребекка умерла, а ведь он предупреждал ее, чтобы держалась подальше от клуба.

Сердце мое сжимается от мысли, что он, вероятно, винит себя за ее смерть; думает, что должен был сделать больше. Я знаю, он считает себя виноватым в смерти своего отца, а может быть, и матери.

Он нуждается во мне. К черту полицию, Эву и все проблемы и неприятности. Я начинаю подниматься, и он делает еще шаг назад.

– Я собираюсь пройти по дому и удостовериться, что все в порядке, – говорит он и, быстро развернувшись, исчезает из ванной, оставив дверь открытой.

Я смотрю ему вслед, порываюсь пойти за ним, но борюсь со своим порывом. А почему я с ним борюсь? Раньше и не подумала бы.

Я нервно покусываю губу. Знаю почему. Кусочек темноты, с которым я сражалась во время нашей поездки, это все, что не сказано и не сделано между нами. Мы только-только начали находить друг друга, когда смерть Дилана, такого милого, чудесного ребенка, пробудила демонов прошлого Криса и едва не погубила нас. Но я приехала сюда бороться за Криса и за нас.

Итак, решение принято. Я соскальзываю со стойки и подхожу к ванне, чтобы закрыть воду, затем быстро пересекаю большую спальню, краем глаза замечаю блеск коричневой кожи и балкон. Выхожу в длинный коридор со сверкающим полом черного дерева, который разветвляется в нескольких направлениях, но Криса нигде не видно.

Мой взгляд цепляется за два пролета современной лестницы из стали и дерева, один поднимается, а другой спускается. Внизу, логично предположить, находятся кухня и гостиная, и я направляюсь в ту сторону.

Ступеньки изгибаются, поворачивают и даже выводят к еще одному лестничному маршу, ведущему наверх. Я продолжаю спускаться. Когда я уже почти внизу, слышу низкий хрипловатый голос Криса, разговаривающего с кем-то недовольным тоном. Я невольно иду на голос. Буквально пролетаю оставшуюся часть пути и оказываюсь в гостиной захватывающей дух красоты в форме круга, с современной мебелью и элегантными столами, сочетающимися с лестницей и полом.

Теперь я не вижу и не слышу Криса, и взгляд мой скользит к лестнице, которая ведет вверх, судя по всему, в кухню.