Слишком много привидений - Виталий Забирко
Шрифт:
Интервал:
Я предъявил паспорт в бюро пропусков, и сержант, знакомый по прежним посещениям управления, без лишних слов выдал заказанный на меня пропуск. При этом он смерил мою фигуру столь пристальным взглядом, будто мне давно полагалось быть в наручниках и под конвоем. Весьма бдительный страж порядка, хотя можно дать голову на отсечение, что меня не помнит. За месяц воды утекло не меньше, чем перед его глазами прошло таких, как я, — и подозреваемых, и обыкновенных свидетелей.
Электрические часы на стене в вестибюле, сохранившиеся, похоже, со сталинских времен, показывали двенадцать двадцать, и я облегченно перевел дух. Не знаю, как относится к опозданиям следователь Серебро, но вряд ли лучше, чем следователь Оглоблин. Одним миром мазаны… К тому же и кабинеты их рядом — на пропуске был указан двести пятнадцатый, а Оглоблин, насколько помню, занимал двести четырнадцатый.
Поднявшись по обшарпанной лестнице на второй этаж, я зашагал по скрипучим, половицам полутемного коридора, освещаемого лишь естественным светом из зарешеченного окна в торце здания. Странно, но коридор был пуст — никто в ожидании вызова не томился на стульях вдоль стен, да и конвойных нигде не было видно. Никак милиция всех преступников переловила и теперь почивала на лаврах.
Двести пятнадцатый кабинет оказался не рядом, а напротив кабинета Оглоблина, и я невольно поежился. Из кабинета в кабинет два шага шагнуть — то-то будет, если Иван Андреевич к Николаю Ивановичу во время моих показаний вздумает .заглянуть. Сигаретку, скажем, стрельнуть или словом перемолвиться. Попаду под перекрестный допрос — мало не покажется. Совсем в другом свете предстанет перед Оглоблиным дорожно-транспортное происшествие с господином Популенковым.
Однако деваться было некуда. Я поднял руку, чтобы постучать, но дверь неожиданно распахнулась, и из кабинета вышел «вольный художник» Шурик. Был он в той же джинсовой безрукавке, но необычно бледен, от чего цветная татуировка змеи на руках выглядела особенно ярко. Будто настоящая змеиная шкура.
Я отпрянул, машинально кивнул Шурику, но он меня не узнал. Скользнул по лицу бессмысленным взглядом и заковылял по коридору. Досталось ему, видимо, крепко. Еще в погребке «У Еси» я обратил внимание на то, насколько впечатлительная у него натура. Как он тогда от женской пощечины растерялся и замямлил… Ну а как следователи могут «наезжать», я знаю на собственном опыте. Ничего от его тонкой и чувствительной натуры не осталось — словно асфальтовым катком по ней прошлись, в лепешку раскатав и его самого, и вытатуированную змею.
Тяжело вздохнув, я постучал. Как-то по мне пройдется «следовательский каток»?
— Войдите! — донесся из кабинета хорошо поставленный мужской голос. —
И я вошел.
Следователь УБОП Николай Иванович Серебро оказался весьма представительным мужчиной. Седой ежик коротких волос на все сто соответствовал фамилии, а большие очки в роговой оправе с внушительными линзами отнюдь не портили волевое лицо. Сухой, поджарый, в кремовой рубашке с распахнутым воротом, он сидел за столом неестественно прямо (видимо, сказывалась выправка, поскольку у таких людей, по идее, геморроя быть не может) и поверх оправы вопросительно строго смотрел на меня.
— Я к вам по вызову… — промямлил я.
— Повестку! — сухо сказал он и протянул руку.
— Вы меня по телефону вызывали… — робко возразил я, подавая пропуск.
Словам Николай Иванович не поверил; По должности он никому на слово верить не должен. Только пропуск убедил его в моей правдивости.
— Так, — хмуро сказал он, прочитав на бумажке мою фамилию. — Значит, Роман Анатольевич Челышев собственной персоной. Садитесь.
Я огляделся, куда бы сесть, и обмер. Только сейчас увидел, что на столе у следователя стоит включенный компьютер. Сердце ухнуло куда-то вниз, провалившись сквозь пятки, половицы и перекрытие на первый этаж. Или даже в подвал. Вот она, моя погибель — игла Кощеева… И в мыслях не держал, что в кабинете может оказаться компьютер. Следователь-то Оглоблин по старинке печатал протокол на пишущей машинке…
Я попятился и опустился на стул в углу возле двери.
— Не туда! — одернул меня Серебро. — Садитесь к столу. Пришлось с замиранием сердца сесть напротив следователя. Но здесь неожиданно робость и затравленность, словно передавшиеся заразной болезнью от «вольного художника» Шурика при входе в кабинет, вдруг исчезли. Правильно сознание отреагировало: чему быть, того не миновать, а если помирать, так с музыкой.
— Паспорт! — потребовал следователь.
Я подал ему документ. Но теперь уже безбоязненно заглянул ему в глаза. Холодные у него были глаза за. стеклами очков, и взгляд тяжелый. Жесткий, надо понимать, человек, Николай Иванович, прямолинейный. По мнению таких людей, добропорядочные граждане в этом кабинете не оказываются.
Однозначно.
Николай Иванович раскрыл паспорт, положил его перед собой, пододвинул поближе клавиатуру компьютера.
— Фамилия?
Я назвал. Следователь сверился с паспортом, отстучал на клавиатуре.
— Имя?..
— Отчество?..
— Год рождения?..
— Национальность?..
И вдруг по его ворчливому, недовольному тону я понял, что не верит он в перспективность моих показаний и вызвал меня исключительно для проформы. Положено ему опрашивать свидетелей, и никуда от этой процедуры не деться. Оттого хмур и зол. Совсем в другом свете предстал передо мной следователь Николай Иванович Серебро. Стали понятны и его жесткий, приказной тон утром по телефону, и сухость, с которой он встретил меня в кабинете. Рутина всегда раздражает. Похоже, несколько по-иному пойдет у нас разговор, чем со следователем Оглоблиным месяц назад. Впрочем, и Оглоблина понять можно — в отличие от Николая Ивановича он дотошным образом проверял навет госпожи Популенковой.
— Предупреждаю, что за дачу ложных показаний вы будете отвечать по всей строгости закона, — усталым голосом пробурчал следователь, закончив вносить в компьютер мои анкетные данные.
— Ясно, — кивнул я.
По лицу Серебро скользнула мимолетная усмешка. Мол, это рецидивисту все ясно насчет «всей строгости», а мне-то откуда?
— Тогда начнем, — вздохнул он и уткнулся взглядом в клавиатуру. — Что вы делали вчера в кафе «У Йоси»?
Дисплей компьютера был повернут к нему, но я тоже «видел» набираемый текст и невольно улыбнулся. Не знаю, как согласно орфографии русского языка пишется имя владельца погребка, но на вывеске стояла буква «Е». Кому — мелочь, а мне было приятно заметить ошибку.
Я открыл рот, но ответить не успел. Раздался робкий стук в дверь, и я внутренне подобрался. К сожалению, дар предсказания не проявлялся по собственному желанию, и знать, кто стоит за дверью, я не мог. Вполне возможно, следователь Оглоблин… С другой стороны, не похоже — стук робкий, да и вряд ли Оглоблин стучится к своему коллеге. Распахивает дверь и входит.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!