Смешанный brак - Владимир Шпаков

Вера усаживается за угловой столик, чтобы видеть всех вкушающих дары шведского стола. Что там ковыряет ложкой Кэтрин? Любимую овсянку? Или взяла яичницу с беконом? У раздачи суетится Патрик, надо полагать, выискивая трюфели под соусом из шампиньонов, а вот и Марко, как всегда, в расстегнутой на две пуговицы рубашке, открывающей черную курчавость на груди. Кажется, итальяшка считает, что сей атавизм выглядит очень сексуально; вот и сейчас он обводит взглядом кафе и, обнаружив двух особей женского пола, расстегивает третью пуговицу. После чего, набухав в тарелку спагетти с соусом и прихватив бутылку пива, усаживается неподалеку от Веры.

Марко прихлебывает пиво, с усмешкой поглядывая на Веру. Мол, глупая русская, почему ты меня оттолкнула? Я же обнимал тебя страстно, но нежно, как это умеют делать обворожительные уроженцы Апеннин, и если бы мы продолжили в номере, куда я тебя зазывал… Далее он поглощает спагетти: вот, мол, какой у меня аппетит! Именно такой должен быть у самца, который ночью доводит женщин до полного изнеможения, и если ты, дура, этого не понимаешь, то сиди и смотри, как я буду кадрить Мелани.

Войдя в кафе, эта овечка бросается к раздаче и, навалив в тарелку гору всего, плюхается на стул рядом с Марко. Мелани презирает овсянки, диеты, а также депиляцию и дезодоранты. Я, заявила она при знакомстве, сторонница жизни «а’натюрель», то есть хочу быть естественной! А спустя полчаса вообще убила заявлением: «Я хочу секс. Хороший секс с вашим парнем – с русским!»

Судя по тому, как вяло она реагирует на воркование Марко, бельгийская сучка не отказалась от планов приманить русского кобеля. Вера же чувствует, как в груди набухает и ворочается нечто темное, готовое вот-вот прорваться наружу, чтобы залить вонючей жижей разносортную жратву, Марко с Мелани, Патрика с Кэтрин…

Она встает, не допив кофе, и выбегает наружу.

Вера оказалась здесь, на тихой улице неподалеку от метро «Новослободская», вопреки логике. По идее, ей на пушечный выстрел нельзя было приближаться к месту, где проживала «сборная Европы», занимаясь всяк своим делом, а заодно обучаясь нюансам ВМПС (великого, могучего, правдивого, свободного). Ей полагалось за квартал обходить бывшую гостиницу Высшей партийной школы, переоборудованную для приема иноземных гостей, а вот поди ж ты – устроилась именно сюда! Правду говорят: ненависть и любовь разделяет малая дистанция; и про запретный плод говорят правильно, а еще – что чужая душа потемки, а своя тем более.

Наверное, ей требовался символ, олицетворение вселенской дряни, которая размолотила ее жизнь в труху, заставив скрываться ото всех и вся, а главное, таскаться в «мертвый дом». «Пардон! – возражало второе, более разумное “я”. – Энтшульдигунг, а также экскьюз ми! Разве в твоих бедах виноваты нынешние ученики?!» Но поскольку возражение было негромким, первое «я» с легкостью его перекрикивало: виноваты! Это их тупость, самонадеянность, необыкновенная легкость в мыслях и легкость бытия (кто сказал, что она «невыносимая»?) загнали меня, молодую, симпатичную и неглупую женщину, в полную задницу! Они едут сюда, подстелив соломки, заручившись поддержкой фондов и международных программ, держа в зубах гранты и бонусы и поселяясь скопом в гостинице ВПШ, дабы не пропасть поодиночке в московских джунглях. Им предоставляют очень недурные апартаменты с телефоном, душем, навороченными кухнями, холлами для отдыха – по сути, оборудуют своеобразный форт. После чего, экипировавшись и подкрепившись, конкистадоры делают вылазку на незнакомую территорию. «Подожди, не горячись! – не сдавалось второе “я”. – Эти конкистадоры, как ты выражаешься, никого не завоевывают, они всего лишь занимаются исследованиями! К примеру, диссертация Кэтрин посвящена женскому вопросу в России. Точнее, гендерному вопросу, а он, как ты понимаешь, у нас далек от разрешения. А Вальтер? Он вообще пишет книгу о советских беспризорниках тридцатых годов!»

Первое «я» с брезгливым выражением выслушивало эту лабуду, набирало воздуха и выдавало: «Трижды ха-ха! Эти исследования порождены интересом энтомолога к экзотическим козявочкам! Надо же, как мило: беспризорники! Бедные и несчастные мои инфузории, давайте изучим вас под микроскопом, повернем анфас, сфотографируем в профиль, затем составим отчет о безвременной кончине миллиона козявочек! Напишем трактат, отправим копию в библиотеку Конгресса, пусть и там знают о гибели козявочек. Что? В тридцатые козявочки не гибли, а перековывались в горниле детдомов? О’кей, пусть напишет о перековке, и пусть тема обсуждается потом в ООН. А гендерный вопрос – это вообще нечто! Дабы ускорить его разрешение, я бы послала Кэтрин туда, где пенсионерки охраняют уголовниц с психическими отклонениями, и где охранник нагло пялит свои буркала, в воображении делая тебе минет. Или делая его твоей собеседнице (хотя это, говорят, практикуют и в натуре). Пусть, короче, побудет в моей шкуре, тогда буду ее уважать; а пока она бегает по лесбийским шоу, я этого делать не собираюсь!»

После такого убийственного аргумента (пусть побудут в моей шкуре!) второе «я» окончательно глохло, и первое, распоясавшись, над ним глумилось: «Да они же не видят дальше своего носа! Сытые, благополучные, имеющие возможность в любой момент вернуться в свои обустроенные дома, они напоминают новую номенклатуру! Да, да, не зря они поселились в этой партийной общаге, тут проглядывает нечто символическое: старую номенклатуру смыло волной перемен, но появилась новая, из Европ и Америк, теперь она командует парадом!». Презрение к «господам хорошим» защищало и поднимало в собственных глазах. Да если бы, думала Вера, кто-то из «сборной» узнал, какоерешение она приняла, он бы в штаны наделал! Памперс запросил бы, а потом билет на ближайший рейс, чтобы никогда не возвращаться в эту страну!

Решение заставляет Веру в очередной раз звонить знакомому: где, мол, обещанный фармацевт? Ах, уже нашел?! С меня причитается, то есть могу проставить коктейль в баре «Марабу». Почему в «Марабу»? Потому что это большая и грустная птица, чем-то напоминающая меня. Ладно, где находится твоя птица? В Царицыно?! Ну, ты совсем к черту на кулички забралась…

Бар выбран по принципу: пребывать в стороне от маршрутов прежних знакомых. Тем не менее, при встрече Вера решает подстраховаться:

– Никому не говори о большой и грустной птице, хорошо?

– Ты про этот шалман? – Знакомый по имени Коля с недоумением озирается. – Было б чего рекламировать… Место сбора местных алкашей?

– Не обижай свой народ. Он, как известно, до смерти работает, до полусмерти пьет.

– Видно, какие тут работнички сидят… – бормочет Коля. – Ладно, буду молчать о твоей новой явке. Хотя фармацевт придет именно сюда, ты уж извини.

– Фармацевт пусть приходит, он мне никто.

Коля молчит, хотя по лицу видно – очень хочет спросить: нафига козе баян? То есть фармацевт?

– Чего вытаращился? Снотворное мне нужно, ясно тебе? Знаешь, что такое «Имован»?

– Не-а, – крутит головой Коля, – не знаю.

– Желаю тебе и дальше не знать. А я без него не засыпаю.

– А…

– А без рецепта снотворное не отпускают, потому и нужен фармацевт! Еще вопросы есть?